Ностальгическая дилогия. Леонид Зорин

можно приобретать с единственной целью – чтоб познавать их, а не для того, чтоб их множить.

      Я знал, что вдовеет он много лет и что его единственный сын живет далеко, кажется, в Вологде, знал, что они совсем не общаются. Тут была, как я чувствовал, смутная, больная история отношений. Многое в его образе жизни было мне недостаточно ясно, но эти взволнованные слова, звучавшие почти патетически, а больше всего его жилье, изнемогавшее под переплетами, в какой-то мере мне объяснили его многолетнее одиночество.

      Однажды, в очередной мой визит, он огорошил странным вопросом:

      – Вы не расстроитесь, если я спрошу вас, с какою целью вы пишете?

      Я отчего-то покраснел, во мне взыграло колючее чувство не то досады, не то обиды. К тому же меня неотступно точила мысль о том, чем чреват переезд в великий город, чем он опасен, насколько я разумно и трезво оцениваю свои возможности. И чуть запальчиво я спросил:

      – Вы полагаете, что мне нужно оставить свое бумагомарание?

      Он помолчал, потом сказал:

      – Нет, я совсем так не полагаю и не намерен вас уговаривать заняться общеполезным трудом. Я понимаю, что сочинительство, которым вы почти ежедневно занимаетесь с дошкольного возраста, скорее всего, ваше призвание. Но для того чтоб оно не стало просто способом зарабатывать деньги на хлеб насущный или же тягостным неизлечимым графоманством, в нем ведь должна существовать этакая особая цель, как некогда говорили – замысел. Заметьте, что я не употребляю немодного термина «божий замысел», пусть это будет некий замысел – звучит неясно, неопределенно, зато можно вкладывать разные смыслы.

      Я понял, что речь он завел о предмете, действительно для него очень важном, но я пребывал в щенячьем возрасте, поэтому решил отшутиться:

      – Когда я задумываюсь о своем назначении, стараюсь привести себя в чувство.

      – Каким манером? – спросил он живо.

      – Хотя бы попробовать написать юмористический рассказик.

      Павел Богданович усмехнулся.

      – Ну что ж, – сказал он – Рецепт известный. Откупорить шампанского бутылку…

      – Иль перечесть «Женитьбу Фигаро» – я с удовольствием подхватил эту магическую строчку.

      Он грустно покачал головой и вдруг неожиданно бросил:

      – Вальсок.

      Это словечко, столь неуместное в беседе, в которой он затронул болезненную, серьезную тему, меня не только развеселило, но озадачило. Я с интересом переспросил:

      – Вальсок, говорите? Какое занятное словцо.

      Павел Богданович вздохнул:

      – Его повторял достаточно часто Сергей Сергеевич Прокофьев.

      – Вот уж не ждал!

      – Представьте себе. Когда какой-то отважный советчик – такие непременно случаются – однажды заметил, что здесь вот полезно немного разрядить напряжение, сгустившееся в его партитуре, он с очень любезной улыбкой осведомился: – Следует подпустить вальсок?

      Я рассмеялся.

      – Славный рецепт!

      Павел Богданович,