Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага. Владимир Фадеевич Горохов

взывающих к племенному честолюбию афинян-ионийцев и требующих нового похода на захваченный мегарянами-дорийцами Саламин. У многих при упоминании злополучного острова на душе становилось грустно и скверно, но всё же большинство скорбно молчало. Тяжкое уныние царило в Афинах. Хотя самих царей давным-давно уже не было.

      2

      Было хмурое, ветреное утро. День едва начинался. Многие афиняне, несмотря на плохую погоду и подавленное настроение, занимались обычными делами. Из ремесленных мастерских доносился стук молотков и скрежет металла. Гончарных дел мастера усердно размешивали глину. Кожевники возделывали овечьи шкуры, доставленные только что пастухами. Утренние Афины, проснувшись, уже вовсю дымились, давая всем знать, что несмотря ни на какие беды и трудности, жизнь теплится в каждом доме. Сильный ветер разносил дымные облака по всем сторонам, разрывал их в мелкие клочья, и порою, играя с ними, словно бы, кот с пойманной мышью.

      Вереница людей потянулась со всех улиц в сторону Агоры – центра деловой жизни Афин. Одни шли сюда, чтобы что-то купить, другие – продать, третьи – узнать о ценах, четвёртые – повидать знакомых или обменяться новостями. Иные – что-то украсть. А прочие – шли слоняться без надобности, безучастно наблюдать за происходящим вокруг, не сидеть же им дома. Жизнь на рыночной площади как обычно текла своим чередом. Жизнь безрадостная, мрачная, потускневшая от разного рода бед. Тучи висели прямо над Агорой, и, казалось, упирались своими краями в недалеко стоящий Акрополь.

      Вдруг, невесть откуда, на Агоре, появился дивно одетый, высокий статный муж, лет сорока от роду. Красивые черты его лица были явно искажены, глаза горели. Вьющиеся русые волосы почему-то покрыты шапочкой, что являлось признаком умопомрачения, знаком душевной болезни. Быстро передвигаясь своими длинными ногами, пришелец направился к камню, с которого обычно вещали глашатаи. Несуразно махнув руками, он в мгновение ока взмыл на него и во весь голос страстно запел:

      Все горожане, сюда! Я торговый гость саламинский,

      Но не товары привёз, – нет, я привёз вам стихи.

      Площадь на мгновение притихла, осмотрелась вокруг, задумалась, а затем многие на ней пребывавшие, короткими перебежками ринулись поближе к новоявленному поэту.

      Казалось, он намеренно сделал паузу, чтобы находящиеся здесь люди подошли поближе и успокоились, сосредоточились. Краем глаза узрев, что прочно завладел всеобщим вниманием, внезапно появившийся поэт ещё громче продолжил:

      Быть бы мне лучше, ей-ей, фолегандрием иль сикинитом,

      Чем гражданином Афин, родину б мне поменять!

      Скоро, гляди, про меня и молва разнесётся дурная:

      «Этот из тех, кто из рук выпустили Саламин!»

      – Верно, Солон, верно! – страстно воскликнул белокурый юноша, наблюдавший за поющим поэтом невдалеке от камня. Его поддержали ещё с десяток голосов.

      – Так это Солон, сын Эксекестида? – изумился стоявший в двадцати шагах от вещавшего поэта седовласый толстяк