Пронзительная жизнь. Маргарита Ронжина

сон почти сразу, как только почувствовала головой малоприятную твердость подушки. Саше снилось, что ее останавливали тени – плотные, будто живые, лица которых она так и не могла уловить. Они вились вокруг ее фигуры и старались преградить путь к окну, за которым виднелось голубое небо, солнце, воздух, освобождение. Затем темнота нахлынула на нее, будто волна, и пол, на котором она стояла, превратился в густую слизь. Она изо всех сил забилась ногами, руками, старалась ухватится хоть за что-нибудь, а фигуры образовали круг и равномерно со всех сторон его сжимали, не давая Саше выбраться на поверхность:

      – Нельзя, – говорили они.

      – Не смей, – кричали со всех сторон.

      – Это негуманно, – звеняще взвизгнули где-то совсем близко к уху.

      – Что? – спросила Саша, но ей не ответили. Вместо ответов шепотом доносилось:

      – Ты – чудовище, монстр.

      – Пошли все нахуй! – закричала Саша, собрала все силы, дернулась наверх, из черного болота, и внезапно проснулась. – Нахуй!

      Она прерывисто дышала, поднимаясь на локтях и в темноте различая три пары глаз мамочек, которые проснулись и со страхом смотрели в ее сторону. Саша махнула на них и даже ничего не стала говорить, а лишь повернулась на бок, успокаивая себя, что это был лишь сон, она проснулась и к утру уже ничего не вспомнит. Но какой смысл был в пробуждении, если все эти тени были ей самой? Она жила внутри себя и ругала, мучила сама себя с мазохистским удовольствием, сама того пока не сознавая.

      Утро не принесло ничего, кроме отвращения к внешнему виду. На нее было страшно смотреть: все те же глаза панды с размазанной еще сильнее тушью – она совершенно забыла умыться – ввалившиеся в глазницы, бледность, на которую, вероятно, сильно повлиял отходняк от таблетки, но самое жуткое находилось в зрачках. Как она могла стать такой, какой стала? Кем она была сейчас?

      Этим же вопросом, казалось, задавались и соседки по палате, которые утром поглядывали на Сашу со смесью злости и страха. Платная одиночная палата – ну и пофиг, что три тысячи рублей в сутки, за неделю двадцать одна тысяча из скудного семейного бюджета – решила проблему. Ведь ей только сварливых баб еще не хватало – отходняк почти закончился, эмоции начали просыпаться, и Саша чувствовала, что просто не выдержит. Еще немного и она сломается.

      Она уже вся была изувеченная, больная, внутри сломленная, косая-кривая, оголтело одинокая, бултыхающаяся в соплях страдания, чувстве вины, злости и в том, что разъедало ее не только морально, но и физически. Она казалась себе то бесплотным существом, которого не существует и которому не нужно заботиться о социальных вопросах, то буквально ощущала противную вонь, издаваемую ее телом – совершенно настоящим, пахнущим потом, духами, гелями для душа и всегда чем-то еще, что не давало покоя. Неведомая вонь…

      Вонь презрения к самой себе. Вонь загнивающей души.

      На нее разом – будто сидело внутри много месяцев, пряталось, старалось оградить нежную Сашину психику, безуспешно подсовывая разрушительную силу разномастных половых актов,