Сочинения. Константин Станюкович

и гротом, легко и свободно перепрыгивая с волны на волну. И сегодня уж он не имел того оголенного вида, что вчера, когда штормовал с оголенными куцыми мачтами. Стеньги были подняты, и, стройный, красивый и изящный, он смело и властно рассекал волны Немецкого моря.

      Горизонт был чист, и на нем то и дело показывались белеющие пятна парусов или дымки пароходов. Солнце, яркое, но не греющее, холодно смотрело с высоты неба, по которому бегали перистые облака, и доставляло большое удовольствие старому штурману Степану Ильичу, который уже брал высоты, чтобы иметь, наконец, после нескольких дней без наблюдений, точное место, то есть знать широту и долготу, в которой находится корвет.

      И все лица словно просветлели. И когда в восемь часов утра вышел к подъему флага капитан, все с каким-то безмолвным почтением взглядывали на него, словно бы понимая, что он – победитель вчерашнего жестокого шторма.

      Глава пятая

      СПАСЕНИЕ ПОГИБАЮЩИХ

I

      Хотя на баке еще сильно «поддавало»[59] и нос корвета то стремительно опускался, то вскакивал наверх, тем не менее Ашанин чувствовал себя отлично и окончательно успокоился. Бодрый и веселый, стоял он на вахте и словно бы гордился, что его нисколько не укачивает, как и старого боцмана Федотова и других матросов, бывших на баке.

      Увидав Бастрюкова, который по обыкновению, стоя на вахте, не оставался без работы, а плел мат и мурлыкал себе под нос какую-то песенку, Володя подошел к нему и поздоровался.

      – Здравия желаю, барин, – весело приветствовал его Бастрюков. – Хорошо ли почивали?

      – Отлично, брат.

      – Вчерась-то вас не видно было; верно укачало… Ну, да и качка же была. Мало кого не тронуло, особливо кто здесь не бывал.

      – А тебя вчера укачало?

      – Меня не берет, барин… Нутренность, значит, привыкла, а как первый раз был в этом самом Немецком море, так с ног свалило. Через силу вахту справлял.

      – И меня, брат, совсем укачало.

      – То-то на вахту не выходили…

      – Не мог, – невольно краснея, проговорил Ашанин и подумал: «А вот матросы же могли… их также укачивало».

      – Отлеживаться лучше-то.

      – Зато сегодня меня нисколько не укачивает, Бастрюков. Ни капельки.

      – То-то вы, баринок, такой веселый. Это бог, значит, к вам милостив… дает вам легче справлять службу.

      – Ведь и теперь качка порядочная. Не правда ли?

      – Здорово покачивает.

      – А мне ничего, – с наивной радостью говорил Володя.

      – Теперь вам, барин, никакая качка не страшна после вчерашнего. Нутренность ваша, значит, вся вчера перетряслась и больше не принимает качки. Шабаш, мол. Другие есть, которые долго не привыкают.

      Володя заходил по баку, стараясь, как боцман Федотов, спокойно и просто ходить во время качки по палубе, но эта ходьба, заставляя напрягать ноги, скоро его утомила, и он снова подошел к пушке, около которой стоял Бастрюков.

      Его как-то всегда тянуло поговорить с ним.

      – А вчера шторм-таки сильный был, – начал Володя.

      – Д-д-д-а, было-таки.

59

Когда с носа на судно вкатывается гребень волны.