Песни крови. Наталья Торик

что «праздник» – это двадцать человек в однокомнатной хрущевке. Если бы не воспоминания детства целого поколения людей этой страны…

      Окраина сибирского городка, серая пятиэтажка, магазин «Юный техник» на первом этаже. Каждый ребенок, неважно, мальчик или девочка, посещающий этот район, мечтает, что ноги понесут родителей именно сюда, за приобретением долгожданного алюминиевого конструктора из планок с отверстиями под болтики. Ведь из него можно бесконечно долго мастерить замысловатые конструкции экскаватора или легкового автомобиля с пошаговой инструкцией, отпечатанной на глянцевой бумаге. До «Лего» – еще целое поколение и десять тысяч километров, разделенных железным занавесом.

      Пятый этаж, дверь из крашеной ярко-желтой ДСП, с номером пятьдесят шесть.

      День рождения, Пасха или Первое мая. Повод значения не имеет. Форма праздника в этой квартире, как и по всей стране, одна: холодец с горчицей, тазики салатов, вареная картошка с тефтелями, фирменные голубцы, самогон, трехлитровые соленья и, конечно, застольные песни. С петровских времен до недавних пор эта традиция сохранялась повсеместно. Ни Наполеон, ни Гитлер, ни Сталин, ни Горбачев не убили в народе стремление к объединению душ во время пения. Для выживания людям необходимо было ощущение единства и соборности, присущее русскому национальному сознанию, возможность коллективного самовыражения. Все это делало жанр застольной песни любимым в каждом маленьком доме большой страны. Как говорил один русский писатель-драматург: «Песня – душа народа. Загубишь песню – убьешь душу». А что еще, кроме души, было у людей того поколения? Разве что искалеченные судьбы.

      Хозяйка дома – Ксения. Женщина советского раннего пенсионного возраста. В чертах лица еще сохранились следы былой красоты. Ботулотоксин еще не вошел в массовое употребление, и косметология ограничивается огуречными масками и ромашковыми отварами, так что к пятидесяти пяти годам глубокие морщины нарисовали у Ксении на лице несмываемое выражение вечного холода. Когда-то, в девичестве, она носила красивую фамилию Лалетина. Ксения Лалетина. Родись в девятнадцатом веке, могла бы рассчитывать на завидную партию из знатного рода каких-нибудь Оболенских или Вертинских. В ее время происхождение фамилий больше ничего не значит.

      Про таких женщин в советском обществе принято говорить с глубоким уважением: «Она умеет „держать лицо“». Это позже психотерапевты будут учить целые поколения российских великомучеников выпускать из внутренней тюрьмы свои эмоции и страхи, «проговаривать» трагедии и отпускать ситуации. В культуре, где живет Ксения, лицу не разрешается плакать, тем более отражать скорбь, уныние или отчаяние. Все это непозволительная для ее жизни роскошь. Как давно она научилась «держать лицо» – уже и не вспомнить. А точнее, непонятно, было ли когда-то иначе.

      Ее отец был бригадиром в горнорудной шахте Приморского края, и однажды его бригаду завалила осыпавшаяся горная порода. Он остался жив. Один из всей смены. Однако в его судьбе эта случайность не стала счастливой. Он винил себя,