Хлеб (Оборона Царицына). Алексей Толстой

начал трясти его, покуда тот не высунул из-за кожуха свинцовое опухшее лицо.

      – Ну? – сказал комендант, косясь – нет ли у них в в руках оружия.

      – Ты чего же? – спросил Ворошилов.

      – А вам чего надо?

      – А то, что я должен тебе доложить о прибытии отряда.

      – Ну, докладывай.

      – Пойдем в комендантскую.

      – Не пойду. Это бесполезно. Я семь суток не спал.

      И он опять полез под кожух, но Ворошилов сбросил его ноги с полки и отчетливо выговорил о прибытии Луганского отряда в пятьсот штыков.

      Комендант моргал. Слова, какие бы страшные ни были они, отскакивали от его мозга.

      – Ну, прибыли, – проговорил он, – прибыли, выгружайтесь.

      – Требуем пропустить наш эшелон на Конотоп, на фронт.

      – Невозможно. Забиты все пути.

      – Мы требуем соединить нас по прямому с главнокомандующим.

      – Невозможно, боже ж ты мой…

      – Почему? Где командующий? В Конотопе?

      – А черт его знает – где командующий… Провода не работают… Вообще – большая путаница…

      – Хорошо… Тогда мы знаем – как нам поступать.

      – Поступать не имеете права, – с вялой угрозой сказал комендант, опять косясь на ручку нагана, торчащую из кобуры у Ворошилова.

      Больше здесь нечего было делать. Ворошилов и Гришин вернулись к эшелону. Гришин от негодования шипел, как гусак. Бывший прапорщик, сын фельдшера, Гришин был неплохим парнем, но, видимо, в командиры ни к черту не годился. Расставив длинные, без икр, ноги, он говорил:

      – Что же нам делать, товарищ Ворошилов? Мы прямо в какой-то ловушке… Тут прямо какая-то каша из небоеспособных элементов. Стоять здесь, – наши ребята прямо-таки разложатся.

      Маленький подбородок у него, когда он разговаривал, скрывался в вороте суконной рубашки. Командир должен нравиться бойцам и твердой находчивой речью, и строгим, а когда нужно – веселым блеском глаз, и храбростью, и всей повадкой. Гришин не пил водки, не курил, был честен до простоты. Но Ворошилов уже понимал, что с таким командиром много не навоюешь.

      – Поставь караульных, чтобы никто из вагонов не выходил под страхом смерти, – сказал он Гришину. – Приходи в мое купе, будем совещаться.

      На совещание Ворошилов позвал начальника разведки – Чугая, матроса черноморца. Было решено: первым делом выяснить обстановку: где немцы? И соответственно этому занимать фронт, действуя самостоятельно, поскольку связь с командующим не установлена.

      Чугай спросил чарку спирта и по-морски – косолапо – полез из вагона, выкрикивая охотников. Гришин должен был до получения сведений от разведки накормить бойцов и беречь их от разлагающих слухов. Ворошилову предстояло самое трудное: достать паровоз, платформы и вывести их с охотниками на свободный путь.

      Вначале с ним не желали разговаривать.

      «Ты кто такой? – с угрозой спрашивали атаманы отрядов. – Отойди от вагона. Отойди далеко…»

      Железнодорожники