Могикане Парижа. Александр Дюма

юная Кармелита, одна ли роза влекла тебя к этой прогулке?..

      Она сбегала домой, надела шляпку, набросила на плечи косынку, и они тихонько спустились с лестницы.

      Перейдя улицу Св. Жака и Валь-де-Грас, они очутились на улице Анфер перед большими решетчатыми воротами, запирающими вход в бывший сад кармелиток.

      Коломбо позвонил.

      Звонок в такие часы был для садовника делом небывалым, и он отпер не сразу.

      Однако на второй звонок он подошел, поднял свой фонарь до уровня лиц своих ночных посетителей и тотчас же узнал молодого человека, которого часто видел в окнах его квартиры и слышал, как он там поет и играет.

      Садовник отпер калитку и впустил в свой рай современного Адама с его Евой.

      Роскошный сад, видневшийся из окон Коломбо и Кармелиты, был не что иное, как огромный питомник роз, среди которых другие цветы не допускались.

      Кармелита шла под руку с Коломбо и слушала перечень всевозможных видов роз, которые с самолюбивым удовольствием сообщал им шедший впереди садовник. Наконец, они подошли к капелле сестры Луизы Милосердной.

      Кармелита нерешительно остановилась. Коломбо уговорил ее войти, она было послушалась, но тотчас же с испугом вышла.

      Вид стен, увешанных вместо росписей или картин лопатами, вилами, косами, кирками, граблями и колоссальными ножницами, произвел на нее чрезвычайно тяжелое впечатление.

      Ей захотелось опять на чистый воздух, под лазорево-серебристое сияние луны, и она попросила лучше осмотреть часовню снаружи.

      Оказалось, что вокруг нее густой чащей разрослись кусты роз футов в шесть вышиною.

      – Что это за чудные великаны розового царства? – спросила Кармелита с восторгом.

      – Это роза Александрийская, она цветет белыми цветами, – отвечал садовник. – Она произрастает или на самом юге Европы, или на берегах Варварийских, из ее цветов изготовляют розовую эссенцию.

      – Можете вы продать мне один из этих кустов?

      – Который?

      – Вот этот.

      Кармелита указала на тот, который рос ближе всех к могиле.

      Садовник сходил в часовню и принес лопату.

      В нескольких шагах от них запел соловей.

      Луна мгновенно перестала быть обыкновенной луною, а обратилась в греческую Фебу, смотрящую на землю влюбленными глазами, отыскивая на ней тень прекрасного Эндимиона.

      Воздух дрогнул от легкого ветерка, напоминавшего нежный поцелуй любящего существа.

      Высокая фигура девушки, одетой в траур, молодой человек, также весь в черном, и садовник, выкапывающий розовый куст у надгробного памятника, составляли поистине поэтическую и таинственную картину. Казалось, каждый из них со вздохом повторял:

      – Жизнь, чудный дар! Благодарю Тебя, Создатель, что наградил им нас в одно и то же время!

      Но первый же удар лопаты садовника отозвался в сердцах молодой пары болью. Им казалось, что нарушать покой земли, в которой хранился прах святой жертвы царственного эгоиста, звавшегося Людовиком XIV, было каким-то святотатством.

      Они ушли из питомника, унося