Чукотский вестерн. Андрей Бондаренко

участилось дыхание. Терпимо, в общем, болтало только прилично, подташнивало, когда самолёт попадал в воздушные ямы.

      Через пять часов приземлились где-то под Архангельском, в расположении секретной воинской части.

      Передохнули, отогрелись, пообедали гречей с тушёнкой, на десерт – чай с блинами, заправили самолёты горючим, лопасти самолётных крыльев очистили ото льда.

      Тут первая неприятность и подстерегла – забарахлил хвалёный американец, не заводится двигатель, хоть тресни. Кожух сняли, разобрали систему охлаждения, компрессором шланги разнообразные стали продувать.

      – Ну что, командир? – поинтересовался Курчавый. – Сколько времени починка займёт?

      – Я же не Господь Бог, – Маврикий криво усмехнулся, машинное масло с рук тряпицей стирая. – Так, только сынок его внебрачный, причём и не любимый вовсе. Двое, а то и трое суток тут провозимся…

      На том и порешили: все остальные в Нарьян-Мар летят, где «Флейстер» и дожидаются.

      Проводили товарищей, руками помахав – на удачу. Лётчики, вкупе с местными механиками, принялись за ремонт капризной техники, а Ник с Токаревым, чтобы не мешаться и глаза не мозолить, отправились в расположение части, на отдых.

      Там, в сосновом бору, для поправки здоровья местных лётчиков и моряков, был расположен небольшой санаторий, пустовавший тогда – по причине «не сезона». Нормальное такое заведение, с настоящими спортзалом и бассейном. Заняли по одноместному номеру, гири потягали в спортзале, на турнике вволю повисели, от души поплескались в прохладном бассейне.

      После этого расположились в столовой – чаи погонять перед камином.

      Сели, стали гонять.

      Тут Она и вошла…

      Ник только мельком взглянул да и понял сразу – Она!

      Бывает такая разновидность женской красоты, которая лучше всего характеризуется термином «милая». Вроде бы ничего особенного: рыжие кудряшки, вздёрнутый носик, веснушек – миллиона два, зеленые глаза – то задумчивые и печальные, то весёлые и озорные. Действительно – ничего особенного. Лет двадцать пять, может, двадцать семь. Невысокая, но стройная. Одета совсем неброско, скромно даже. Но некая элегантность чувствовалась, вернее, угадывалась.

      Скарлетт О’Хара, одним словом, блин.

      Дрогнуло у Ника сердце, забилось учащённо и неровно.

      Бывает, господа, такое. Редко, но бывает.

      Раз – и ты уже абсолютно ничего не осознаёшь, плывёшь в сиреневом тумане мечтаний призрачных….

      Два – и собственное сердце тебе уже не принадлежит…

      Заворожён, смущён, пронзён, отважен…

      А может, просто напрасно – смешон…

      Пусть это так. И я не спорю даже…

      Тобою я навек заворожён…

      Заворожён, порабощён, отважен…

      Вошла, с зонтика капли дождевые одним резким движением отряхнула, улыбнулась – вежливо и насмешливо одновременно.

      Токарев мгновенно вскочил с места, к прекрасной