Мужик с топором. Андрей Кочергин

все сдохнем, причем в самом отвратительном смысле этого слова. Уснуть и не проснуться с умильной улыбкой на лице не удастся практически никому.

      Перед тем как это произойдет, подавляющее большинство людей будет обильно гадить под себя, бороться трясущимися руками с онкологией, безрезультатно карабкаться из ямы инсульта и потеть холодным потом при воспоминании про два «неудачных инфаркта». И это только кажется, что дедушка старый – ему все равно. Чем ближе конец, тем страшнее глядеть вперед, потому что смотреть в пропасть без сжатия мошонки может или кастрат, или олигофрен. Смерть просто обязана пугать все живое, и она пугает своей необратимостью, когда уже ничего не исправить, не починить того, что сломал, не зацеловать плачущие глаза обиженных тобой близких и не упасть на колени перед посторонними, когда-то оскорбленными тобой.

      Смерть – это обратная сторона рождения, окончание свободы, сдуру, опрометчиво предполагавшей «безлимитный трафик».

      Вот уж хрен – memento mori, твою мать! Помни и не забывай о финише.

      Помни о смерти каждый день, и лишь это сможет придать твоим поступкам именно фатальную осмысленность и необратимость. Скольких молодых ребят и девчонок скосила костлявая, причем скосила без объявления войны – походя, грубо и холодно. Так убивают тараканов – не потому, что они даже мешали кому-либо, а потому, что они просто умеют умирать. Мы все умеем умирать, причем часто это делаем осознанно, что значительно более высокопарно, чем безмозглое рождение.

      Смерть и ее существование вокруг нас – это внешний фактор, регулирующий правила игры – настоящей, не детской игры, называемой жизнью. Без смерти мы никогда бы не смогли понять, что есть жизнь, не хватило бы нам объективности и относительности анализа. И чем более омерзителен предполагаемый процесс ухода, тем более ярким и честным должен быть тот краткий миг между первым всхлипом новорожденного и хрипом последнего вздоха, затухающего в легких.

      Боюсь ли я смерти сегодня? Вру себе, что не боюсь. Более того, отношусь к ней холодно и прагматично, впрочем, как и любой усталый мужчина, похоронивший к сорока годам всех своих друзей и боевых товарищей, оставшись при этом более чем живым, но уже не глупым парнем. Стоит ли мне после всего, что я уже пережил, бояться того, что неизбежно, что в любом случае настигнет и остановит? В начале Пути, безусловно, – да! Чтобы потом, осознав все возможные стороны бытия и ухода, понять: да пошла она!.. Я не буду трепетать перед этой дамой хотя бы потому, что любой подобный трепет способен исказить картину происходящего и испачкать всю предыдущую жизнь липкой слабостью последних секунд. Не готов!

      Я искренне мечтаю уйти с оружием в руках, не утомив своими маразмами близких и не разглядывая в зеркале свое старческое убожество. Роль почтенного главы семейства мне явно не подходит – рожей не вышел, а быть семейным пугалом гордость не позволяет. Впрочем, мы не хозяева своих судеб в полной мере. Фатум уже проложил курс и расставил точки на галсах, мы можем лишь ускориться или слегка вильнуть, но глобально обмануть «облака» не удавалось никому и никогда.

      Так