Господин военлет. Анатолий Дроздов

листьев. Сейчас весна? Или осень?

      Никто не обращает на меня внимания. Спускаюсь по ступенькам и рысцой бегу к дощатому сооружению в дальнем конце двора. Назначение сооружения угадывается без подсказок. Внутри слезоточивый запах хлора и белая известь, посыпанная вокруг прорезанных в доске дырок. Желтая струя ныряет в ближнее отверстие. С облегчением вас!

      Обратно возвращаюсь не спеша. Здание, откуда я вышел, двухэтажное, с неуклюжим портиком и колоннадой, по бокам – одноэтажные флигели. Железная крыша вымазана (опять это несвойственное мне слово «вымазана»!) зеленой краской. Посреди крыши – большой белый квадрат, внутри него – красный крест. Такие же кресты на защитном брезенте повозок. Понятно: госпиталь, война. Я снова попал по назначению…

      На крыльце переминается с ноги на ногу сосед по палате – вышел следом. Любопытный! На плечах его такой же халат, на ногах похожие опорки. Заметив меня, вихрастый лезет в карман и достает плоскую картонную коробку. Папиросы! Господи, сколько же я не курил?! Он ловит мой взгляд.

      – Не желаете? – протягивает коробку.

      – Благодарю!

      Осторожно беру папиросу, пальцы привычно сминают мундштук. Вихрастый чиркает спичкой. Благословенна ты, первая затяжка! На мгновение все вокруг плывет, но постепенно очертания предметов восстанавливаются. Сосед смотрит тревожно. Киваю: все в порядке.

      – Военлет, поручик Рапота Сергей Николаевич! – говорит сосед и добавляет: – Можно просто Серж!

      «Военлет», «поручик»… Куда меня занесло на этот раз, чье погибшее тело воскресила моя душа? Рапота смотрит вопрошающе, и я признаюсь:

      – Я не знаю, как меня зовут.

      Лицо его вытягивается.

      – Не помню, – поправляюсь я. – Может, вы знаете?

      Он качает головой:

      – Вас привезли вчера. Раздели в приемном покое, мундира вашего я не видел. Но поскольку положили к нам в палату, значит – офицер. Контузия?

      Развожу руками.

      – Контузия! – заключает он уверенно. – Раз не помните. Германец вчера Осовец из орудий обстреливал. Там вас и контузило, больше негде.

      Германец?

      – Как зовется это место, Сергей Николаевич?

      – Можно просто Серж. Или Сергей…

      Он краснеет, и я вдруг понимаю: поручику от силы лет двадцать. Или двадцать один. А мне?

      – Так как, Сергей?

      – Белосток! Раненых из Осовца везут в Белосток. Крепость под огнем.

      – Какой сегодня день?

      Удивление мелькает на его лице, мгновенно сменяясь пониманием.

      – Четырнадцатое апреля тысяча девятьсот пятнадцатого года от Рождества Христова…

      Вот и определились…

      Бросаем окурки и возвращаемся в палату. Явление второе: те же лица плюс юное создание. У создания пухленькое личико, такие же губки, вздернутый носик и голубые глаза. Наверное, здесь это считается красивым, раз милое создание держится надменно. На нем белая косынка, серое платье до пола