Седьмое знамение. Елена Владимировна Фирсова

за счет ее внешних данных – товара, который оторвут с руками за любую цену. Ну ничего, еще посмотрим, кто кого. Он проследил, в какой подъезд какого дома она вошла, огляделся на ориентиры, запомнил их, еще раз поклялся отомстить и только тогда поднял из снега пакет с канцелярскими принадлежностями.

      От злости и одновременно удовольствия (ведь он теперь знает хотя бы, в каком доме она живет) энтузиазм у него заметно усилился. Даешь Южный Берег Крыма! Даешь всемирную славу писателя будущего! Даешь «Город мертвецов»!

      Кстати, а почему все-таки «Город мертвецов»?

      А кто его знает. «Город мертвецов», и всё тут.

      В этом же дворе, в противоположном его углу, Бориса вдруг окликнул знакомый голос. Он услышал его не сразу, так как думал о другом, и остановился он без особого восторга, не желая отвлекаться от ближайших планов. Это была девушка весьма недурной наружности, и вдобавок явно радующаяся от встречи с ним. По крайней мере. Каждая черточка ее лица сияла ему навстречу. При определенном усилии он вспомнил Раю Белову.

      – Приветик, как дела? Я как раз думала, куда это ты пропал, не звонишь, прямо ума не приложу, – щебетала она легкокрылой райской птичкой, играла на его глазах всем своим многоцветным оперением.

      – Мне некогда, – ответил он и устремился дальше, и через двадцать четыре секунды ровно Рая Белова выветрилась из его головы, как досадная помеха вышеупомянутому энтузиазму.

      Он явился домой свежий, как огурчик, вприпрыжку поднялся к себе в спальню и ни с того, ни с сего стал горланить песню, так что у Эдгара в комнате умолкла музыка – Эдгар, видимо, был ошеломлен. Борис расхохотался. Ему нравилось быть ходячей сенсацией в этом доме. И вообще, это оказалось здорово – быть сенсацией. Очень скоро он станет настоящей сенсацией, открытием советской литературы, Россо Даниэлян, и тогда…

      Даешь Южный Берег Крыма!

      Ордынские

      Итак, начинался 1991 год.

      В отравленном воздухе пока не чувствовалось дрожания грядущих перемен, этих чутких струн связи прошедшего с тем, что еще должно произойти. Даже настороженное ухо не могло уловить колебаний седого времени, маятника, отсчитывающего бесстрастно и бесконечно золотые и серебряные эпохи наравне с эпохами бездарности, серости и цинизма. А кто стоял в центре и прислушивался с особым тщанием – возможно, слышал рокот мотора первого танка, подкатившего к зданию Верховного Совета (в обиходе – Белый дом), гул взволнованной толпы, а то еще, быть может, и слова бессмысленных лозунгов и ультиматумов.

      Но все менялось. Заметно похудели многие кошельки. Магазины выставляли на полки все меньше товаров. В ужас приводили сообщения местной печати о крысиных хвостах в палках колбасы, все быстрее терявшей аппетитный аромат. Рынки и прилегавшие к ним места наводняли импортные вещички, в основном недоброкачественные. Кто-то уже подумывал, что так жить нельзя, что что-то должно произойти. Обязательно.

      Неизменной оставалась