Понять, простить. Мария Метлицкая

бы по дорожке, а то ведь по ней, Зоиной душе. Натоптал – не выметешь, столько грязи. Дочку свою единственную, кровиночку, за пузатого немца отдала. В чужую страну. И где теперь она, дочка, в тяжелую минуту? Внучку свою, опять же единственную, кудрявую и розовую, сколько раз на руках держала? И внучка ее не понимает. По-русски – ни гу-гу. Ни одной колыбельной ей не спела, ни одной сказки не рассказала. Ковры эти, горки, хрустали – для кого старалась? Кому все это надо? Никому. И бороться уже сил не осталось. Вроде бы хлипенькая эта училка, нищая, а вот чувствовала Зоя, что ей с ней не сладить.

      Барс пришел в ночи, она не спала.

      – Долго шастать будешь? – грубо так спросила.

      А он ответил просто, без вступлений:

      – Ухожу я, Зоя.

      – Ну и вали, – махнула она рукой.

      Хватит, гирька до полу дошла.

      – В хрущевку пойдешь, с чужим ребенком уроки делать?

      Он счастливо кивнул.

      Она достала из шкафа чемодан:

      – Собирайся, уйдешь сегодня. Хватит. Точка.

      – Куда я в ночь? – возмутился Барс. – Да и некуда мне сейчас уйти, у нее там муж.

      – Не мои проблемы. Хватит, отрешалась. Теперь сам попробуй. А я одного хочу – покоя.

      Барс собрал чемодан и вышел в морозную ночь.

      – Вот тебе и умная женщина! – горько усмехнулась Зоя Николаевна.

      Утром позвонила Лидусе в Германию. Та взяла трубку и растянула свое «хэллоу».

      – Чего хэллокаешь? – зло спросила Зоя.

      – А что? – испугалась Лидуся.

      – Папаша твой слинял, вот что, – ответила Зоя.

      – Куда слинял? – тормозила Лидуся. В Германии была середина дня – Лидуся еще не совсем проснулась.

      – К училке, – бросила Зоя.

      – Насовсем? – удивилась Лидуся.

      – Ага, я ему и вещички собрала.

      – Ты что, мать, спятила? – возмутилась Лидуся.

      – Да надоело все до смерти, всю жизнь бьюсь, а что толку, как волка ни корми…

      – Значит, плохо кормила, – заволновалась Лидуся.

      В ее голове уже выстроилась ясная картина: мать одна, всеми брошенная – значит, надо брать к себе, а это в Лидусины планы не входило. Все комнаты в доме распределены – столовая, гостиная, комната няни, прислуги. Последняя без окна. Мать туда не поселишь, обидится. И няню не засунешь – тут же в профсоюз настучит, здесь с этим запросто. Дом большой, а не развернешься – все спланировано.

      В общем, нужно самой в Москву лететь, с папашей, старым козлом, разбираться. Лидуся собралась быстро. Два чемодана своих плюс один – для матери подарки. Хоть порадуется. И дочку с собой взяла – все для бабки утешение. И через три дня в Москве нарисовалась.

      Зоя даже не обрадовалась – видеть никого не хотелось, так и лежала бы на диване лицом к стене. А тут – лишние хлопоты. Но деваться некуда. Поднялась, поехала на рынок, притащила неподъемные сумки, встала к плите. Два дня варила, жарила, пекла. На третий поехала в Шереметьево. Лидусю сразу не узнала.