Братья (продолжение Кристины). Павел Манштейн

когда я себя убеждал, что как раз нормально. Приношу табуретку и встаю не неё. Маленький блестящий свёрток из фольги, мятый, по краям рваный. Такое чувство, что его несколько раз уже открывали и завёртывали обратно.

      Разворачиваю свёрток – несколько белых таблеток, под которыми такая же белоснежная пыль.

      Глава 6 Кристина

      Возвращаюсь домой. Прошла неделя с того момента, как я выписался из больницы. Меня даже никто не пытался найти. Такое чувство, что интерес я представлял только для Дениса, которого забрала на тот свет авария.

      Захожу в коридор опираясь на костыль – нога всё ещё в гипсе. Что-то не так. Кристина спит, а когда я пытаюсь её окликнуть, то никак не реагирует на меня. Даже не разувшись я иду к ней, очень громко цокая костылём по полу. Тормошу – не просыпается. Она как будто под сильными снотворными. Я чувствую, что что-то здесь не так, что-то произошло… Я её вытащил из этого ада, как мне казалось, но сейчас я задаю себя вопрос и не могу на него дать ответ: а был ли это ад для неё?

      Осматриваюсь – рядом с кроватью на тумбочке лежит пластинка таблеток и одной не хватает. На оборотной стороне пластики написано «Хлорпротиксен». Понятия не имею, что это за препарат, но Кристина мне ничего ни о каких лекарствах не говорила, а значит, что всё это не просто так.

      Я убираю пластинку таблеток в карман и ухожу на кухню. Чай, кофе или пара банок пива, которые я с вечера убрал в холодильник. Скорее всего пиво лучше подойдёт, по крайней мере оно снимает напряжение. Ненадолго, но снимает. Потом обычно становится хуже.

      Банка слегка шипит, когда я её открываю. Несколько глотков проносятся нотками расслабление по всему телу, даже нога под гипсом стала чувствовать себя немного комфортнее, хотя иногда она заставляет меня чуть ли не лезть на стену. Зуд. Нет ничего хуже ноги, которая сильно чшется под гипсом и ты ничего не можешь с этим сделать. Это похоже на то, что у тебя чешется нога, а ты сидишь на каком-нибудь важном рабочем собрании и не можешь себе позволить разуться и почесать ногу. Только в таком случае можно выйти в туалет и облегчить свои страдания, но я гипс снять не смогу ещё месяц.

      У меня нет как такового перелома, но сама кость не в порядке. Она пошла трещинами и при любом давлении, особенно если я встану на эту ногу – трещины могут расползтись. Теперь мне приходится хромать в гипсе. Раньше мне казалось, что жалеть калек и инвалидов это нормально, сейчас, оказавшись в подобном положении я понимаю, что жалость к таким людям только заставляет их чувствовать себя ещё более ничтожными.

      Выдыхаю дым в открытое окно и почему—то вспоминаю Кемаля. Он ведь практически отказался от меня, когда я ввязался во весь этот ад. Можно ли считать это предательством? Не думаю. Это были мои проблемы, которые я сам себе создал самостоятельно и никто, включая Кемаля не должен был ввязываться в них вместе со мной.

      Я был один, бежал в своей лабиринте, который выстроил сам и благополучно заработал амнезию, забыв, где вход, а где выход. Войдя, я потерял то место, через которое