Эффект матрёшки. Вера Вьюга

пальчиками, схватив язычок молнии, она потянула ее вниз, змейка разошлась, демонстрируя кружевное бедро.

      Жуанский смотрел, не мигая.

      «Способна ли ты на половой поступок?» – не прекращая внутреннего монолога, Ада завела руки за спину и разъединила полоски бюстгальтера. Придерживая ладонями кружевные чашечки, неожиданно для зрителя, она втянула живот. Юбка соскользнула вниз по тонким чёрным чулкам, и упала на пол, обнажив точёные ноги. Переступив ее, носком туфельки она поддела юбку и отбросила в сторону обалдевшего сценариста.

      В этот миг Артемида, казалась ему соблазнительней рекламной рагаццы с постера итальянской чулочно-носочной фабрики.

      Жуанский ахнул.

      – Ну, же!!! – взмолился он.

      Ада повернулась вызывающе круглой попкой и метнула бюстгальтер – прицельно в семейный портрет, упакованный в «счастливую» рамку с глиняными сердечками и голубками. Голубки разлетелись по углам, но Жуанский не заметил. Ревущий в нем гормон, разорвавшись, точно глубинная бомба, оглушил хозяина, лишив ориентации и кислорода. Изображая лицом неимоверную похоть, Жуанский хватал ртом воздух. Казалось ещё чуть, и он достигнет вершины, не вставая из кресла, точно путешественник-заочник от одного лишь видеоряда.

      Последняя деталь цвета коралла, в простонародье именуемая стрингами, отделяла их от древнейшего из наслаждений.

      Неожиданно Жуанский вскочил и потрусил мимо, к входной двери. Tам долго лязгал замками, гремел цепочкой, торопливо приговаривая: «ща-ща-ща».

      Когда он вернулся, Ада сидела на диване, целомудренно прикрывшись пяткой. Длинная майка несвежего оттенка, натянутая на арбузный живот литератора, не прибавляла сексапильности её обладателю. И ей захотелось бежать!

      Но она осталась.

      «Мне ничего не стоит сделать тебя счастливым, – гладя Жуанского по лаковой макушке, думала Артемида. – Нет! Не быть тебе больше «шопеном» в любви, не пролиться на шёлк и бархат девственниц. А вот мемориал… торжественный и величественный, мы еще попробуем возвести».

      В дверь резко позвонили. И почти сразу Жуанский, издав протяжное «ы-ы-ы-ы», похожее на гудок отходящего парохода, закатил глаза и повалился на бок. С резвостью «неотложной помощи» Ада метнулась в кухню, схватила со стола початую бутылку минералки и, давясь пузырями, выпила всё до последней капли. Центрифуга её мозга безумно вращалась. Обрывки мыслей мелькали в сознании: «… дядя… не в шутку занемог… не смог… не смог…»

      Голая, с пустой бутылкой в руке, вместо того чтобы принять меры по спасению, она пристально рассматривала бабочколюба. Тот тихо лежал на боку, подтянув к животу ноги. Со стороны казалось, пожилой натурист отдыхает после обеда.

      Солнечный луч, просочившийся между штор, золотил кудрявые литераторские ягодицы.

      И тут опять позвонили, настойчиво и резко.

      Пластиковые иглы коридорного коврика терзали босые ступни. Не дыша, Ада прильнула к глазку. Лицо немолодого мужчины, обрамлённое длинными прядями, было искажено