Ричард Длинные Руки – принц короны. Гай Юлий Орловский

полную откровенность, – церковь занимается душой человека, а мы живем в телесном мире, не так ли?

      – Так, – согласился он. – Это я к тому, что здесь тоже церковь.

      Я вздохнул.

      – Да. Но это неправильная церковь. Чем? Да тем, что апостольская слабее по своей сути. Не просто слабее, а намного, очень намного!.. Народ ее не уважает, над попами смеется… Вот вам старый анекдот. Один сакрантец зовет другого: «Эй, пойдем в церковь!» Тот отвечает: «Не пойду, после дождя такая лужа прямо перед домом, не выйти…» А тот снова: «Тогда пойдем в кабак!..» А второй: «Ну-у, разве что по самому краешку…»

      Альбрехт коротко хохотнул, глаза его живо и весело блеснули.

      – Сегодня Норберт рассказал, как самый свежий. Ладно-ладно, понял, такое не стоит и стараться понять. Значит, особого сопротивления не ждать?

      – Отдать жизнь за апостольскую церковь, – сказал я, – готовы единицы совсем уж фанатиков, а за римскую поднимутся все… или почти все. Наша помощь епископу Геллерию и его священникам почти не понадобится.

      Он сказал осторожно:

      – А если местным священникам напоминать почаще, что римская церковь не подчиняется светской власти?

      – Правильно роете, граф, – сказал я с воодушевлением, – хотя графы вроде бы не роющие?.. Священники – тоже как бы люди, особенно апостольские, у них и семьи, и дочки на выданье, и коровы в хлеву… Они тоже хотят большей независимости и большей власти. Я имею в виду священников.

      Он кивнул с самым деловым видом.

      – Значит, начнем переманивать… А насчет конкубины, просто кланяться и не обращать внимания?

      Я ответил тихо:

      – Девочка очень грамотная, понимает, что запрашивать много рискованно. Потому сама не высунется из норки, пока властелин не позовет. Вот пусть и сидит там, а дальше будет видно. Она конкубина короля Леопольда, не так ли?

      – Да, ваше высочество.

      – Ну вот, переходной период потому так и называется, что переходит, проходит и где-то исчезает в туманной дали, уступая чему-то постоянному и временно твердому, солидному.

      – Чему?

      – Пока не знаю, – ответил я сердито.

      – Понятно, – сказал он. – Спешу доложить, жизнь в городе налаживается. Перед вашим возвращением примчался гонец, завтра из сел прибудут первые обозы с продовольствием.

      – Наши награбили?

      Он пояснил с удовольствием:

      – Нет, крестьяне сами привезут. Правда, цены задрали до небес…

      – Все правильно, – оборвал я. – Плата за риск, они ж первые. Платите! Завтра цены пойдут вниз, другие тоже возжелают заработать.

      Он поднялся, коротко поклонился.

      – Сэр Ричард…

      – Сэр Альбрехт, – ответил я.

      После его ухода слуга, в котором я узнал одного из людей Норберта, принес охапку березовых поленьев, уже заботливо расколотых пополам, но не мельче, а то слишком быстро прогорят, сразу пахнуло лесом, поинтересовался почтительно:

      – Какие указания на ночь, ваше высочество?..

      – Подбрось дровишек в камин, – ответил я. – А разденусь