Сочинения. Владимир Маяковский

пьяные клики

      строится гостиница «Астория».

      Сияет гостиница,

      за обедом обед она

      дает.

      Завистью с гранита снят,

      слез император.

      Трое медных

      слазят

      тихо,

      чтоб не спугнуть Сенат.

      Прохожие стремились войти и выйти.

      Швейцар в поклоне не уменьшил рост.

      Кто-то

      рассеянный

      бросил:

      «Извините»,

      наступив нечаянно на змеин хвост.

      Император,

      лошадь и змей

      неловко

      по карточке

      спросили гренадин.

      Шума язык не смолк, немея.

      Из пивших и евших не обернулся ни один.

      И только

      когда

      над пачкой соломинок

      в коне заговорила привычка древняя,

      толпа сорвалась, криком сломана:

      – Жует!

      Не знает, зачем они.

      Деревня!

      Стыдом овихрены шаги коня.

      Выбелена грива от уличного газа.

      Обратно

      по Набережной

      гонит гиканье

      последнюю из петербургских сказок.

      И вновь император

      стоит без скипетра.

      Змей.

      Унынье у лошади на морде.

      И никто не поймет тоски Петра —

      узника,

      закованного в собственном городе.

      РОССИИ

      Вот иду я,

      заморский страус,

      в перьях строф, размеров и рифм.

      Спрятать голову, глупый, стараюсь,

      в оперенье звенящее врыв.

      Я не твой, снеговая уродина.

      Глубже

      в перья, душа, уложись!

      И иная окажется родина,

      вижу —

      выжжена южная жизнь.

      Остров зноя.

      В пальмы овазился.

      «Эй,

      дорогу!»

      Выдумку мнут.

      И опять

      до другого оазиса

      вью следы песками минут.

      Иные жмутся —

      уйти б,

      не кусается ль? —

      Иные изогнуты в низкую лесть.

      «Мама,

      а мама,

      несет он яйца?» —

      «Не знаю, душечка.

      Должен бы несть».

      Ржут этажия.

      Улицы пялятся.

      Обдают водой холода.

      Весь истыканный в дымы и в пальцы,

      переваливаю года.

      Что ж, бери меня хваткой мерзкой!

      Бритвой ветра перья обрей.

      Пусть исчезну,

      чужой и заморский,

      под неистовства всех декабрей.

      ЛИЛИЧКА!

      Вместо письма

      Дым табачный воздух выел.

      Комната —

      глава в крученыховском аде.

      Вспомни —

      за этим окном

      впервые

      руки твои, исступленный, гладил.

      Сегодня сидишь вот,

      сердце в железе.

      День еще —

      выгонишь,

      может быть, изругав.

      В мутной передней долго не влезет

      сломанная дрожью рука в рукав.

      Выбегу,

      тело в улицу брошу я.

      Дикий,

      обезумлюсь,

      отчаяньем