Умирая в себе. Книга черепов. Роберт Силверберг

телефона. «Но я звоню из дома, – сказал я. – Ее здесь нет, я не знаю, куда она ушла. Мое имя – Дэвид Селиг». «О!» – вздохнул он сочувственно. Я попросил, чтобы она позвонила мне, если появится в конторе.

      Затем я начал опрашивать ее подруг: Алису, Дорис, Элен, Пам, Грэйс. В большинстве своем они, как я знал, не любили меня. И чтобы понять это, не требовалось телепатии. Они считали, что Тони губит себя, связавшись с человеком без карьеры, без перспектив, без денег, без цели, без таланта и даже без политических взглядов. Все пятеро сказали мне, что ничего не слышали о Тони. Голоса Дорис, Элен и Пам звучали искренне; две другие девицы, как мне показалось, лгали. Я поехал на такси к Алисе, в Виллидж, заглянул в ее мозг. Целых девять историй, которые мне были вовсе ни к чему, но о Тони ни намека. Шпионить было противно, и я не стал зондировать Грэйс. Вместо этого позвонил писателю, чью книгу Тони редактировала, узнать, видел ли он ее. «Нет, не появляется уже третью неделю», – ответил он ледяным тоном. След потерялся.

      Я промучился всю среду, гадая, как же быть? Под конец сорвался на мелодраму и позвонил в полицию. Продиктовал скучающему дежурному сержанту приметы Тони: высокая, стройная, длинные темные волосы, карие глаза. Не находили ли неопознанных тел в Центральном парке? Или в мусорных стоках подземки? Или в подвалах домов по Амстердам-авеню? Нет. Нет. Нет. «Если что-нибудь обнаружим, мы тебе сообщим, парень, – сказал сержант, – но, по-моему, ты зря тревожишься». Полиция, что с них возьмешь? Взволнованный, безутешный, я поплелся в «Грейт Шанхай» пообедать, но аппетита не было, и хорошая пища пропала зря. (В Европе дети голодают, Дэви. Ешь! Ешь как следует!) Затем, сидя над останками креветок с жареным рисом, окончательно выбитый из колеи своей утратой, я занялся дешевкой в той манере, какую всегда презирал: тщательно рассмотрев посетительниц ресторана, я выбрал среди них одну, неразговорчивую, разочарованную, сексуально доступную, с потребностью в поднятии духа. Разумеется, затащить в постель ту, кто хочет туда лечь, совсем не трудно, отчасти даже скучно. Мне попалась довольно приятная на вид женщина лет двадцати пяти, замужняя и бездетная. Муж ее, преподаватель Колумбийского университета, очевидно, больше интересовался своей диссертацией, чем женой. Он просиживал вечер за вечером в читательном зале Батлеровской библиотеки, что-то там выискивая, домой заявлялся поздно, изнуренный, раздраженный и почти ни на что не способный. Я привел ее в свою комнату – а куда же еще? – но довести дело до конца не сумел; она решила, что в том ее вина, и два томительных часа подряд плакалась мне в жилетку. Потом я не выдержал, приложил все свое старание – и кончил почти сразу. Да, не лучший миг в моей жизни. Когда же я вернулся, проводив ее домой – угол 110-й улицы и Риверсайд-Драйв, – зазвонил телефон. Пам! «Я узнала, где Тони, – сказала она, и внезапно мне стало жутко стыдно за свою, если можно так выразиться, измену. – Она у Боба Ларкина на 83-й улице».

      Ревность. Отчаяние. Унижение. Агония.

      – Какой такой Боб?

      – Ларкин. Декоратор, дизайнер. Она вечно