Время надежд. Александр Балашов

живёть…

      Заразившись бабушкиным настроением, я, сделав круглые глаза, шептал в ответ:

      – А кто такой – Пулётя?

      – У-у!.. – прикладывала палец к губам-ниточкам бабушка. – Карлик-уродец, который страсть как не любит маленьких неслухов.

      – А кто такие неслухи?

      – Это, хто бабушек своих не слухает.

      – А я слушаюсь?

      – Ты на огород – ни ногой! Слышь, неслух?

      – Слышу.

      – Смотри мне, а то Пулётя схватит!

      Дня два я терпел – не выходил на огород. Издали, через плетень, я изучал улик, гадая: а как же он туда залезает, этот злой карлик Пулётя? Не через щелку же внизу! На третий не выдержал, вышел в огород и с песней «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг» (чтобы страшно не было), поднапрягшись, сдвинул крышу с домика злобного карлика. Крышка с грохотом упала к моим ногам, задев щиколотку. От боли и страха я закрыл глаза. Потом открыл – в домике никого не было.

      – Нет там никакого Пулёти! – с этим криком я побежал к старикам, занимавшимся в амбаре каким-то хозяйственным делом. – Нет там Пулёти!

      В своих ручонках я сжимал гнилую доску, отвалившуюся от крыши пчелиного домика. Бабушка с укоризной смотрела на меня, потом перевела взгляд на кусок доски. А потом посмотрела на мои ботинки, густо измазанные огородной землёй. Я понял, что трёпки не избежать и тогда, прочистив горло, неожиданно для неё запел, что слышал у деда Васи на пластинке:

      – Не осуждай меня, Прасковья,

      Что я к тебе пришёл такой…

      Бабушка всплеснула руками:

      – Он ишшо и насмехается, чертёнок! А грязён-то, грязён!.. Гляньте на него – рукав порвал. И вить не спужался Пулёти – сломил-таки улик, неслух!..

      – Нету никакого Пулёти, баушка!

      – А как он вернётся в свой домик, а домик сломлен?

      – А как он вернётся, ежели его нету в жизни? Пустой улик был! Своими глазами видал, что бы мне пусто было!

      Дед Паша, слюнявя газетку самокрутки, рассмеялся:

      – Смелому солдатику сама судьба помогает. Ты его, Парашка, не ругай. Тут радоваться нужно…

      – Чаму радоваться-то? Што огород малый вытоптал? Третий раз баклажаны пересаживаю!

      – Радоваться нужно, что у человека камень страха с души свалился… А судьбу пытает, чтоб страх свой перебороть.

      Прасковья Ивановна покачала головой, потянула за концы тёмного платка, который она не снимала с седой головы ни при какой погоде.

      – Сдаётся мне, дед, того малый… – Бабушка покрутила у виска пальцем. – Поёть, а не балакаить: не осуждай меня, Прасковья… К чаму бы это, дед, а? Уж не хворый малый-то?

      Павел Фёдорович неопределённо хмыкнул, глядя на меня весёлыми глазами:

      – «К чаму! Да ни к чаму», – передразнил бабушку дед. – Понимать, Параша, нужно: человек от страхов избавляется… Разорил брошенный улик, значит, наступив своему страху на горло…

      – А петь-то чаво?

      – Для смелости. Боялся, накажешь за разорённый улик. Вот и запел. На поющего рука у кого подымется? – засмеялся