Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации. Владимир Козаровецкий

и пряча его подоплеку, дал ему мистификационный подзаголовок «С английского»; такого стихотворения в английской поэзии не существует. Именно от этих стихов отталкивался Лацис, выстраивая свою версию «цыганского» происхождения Пушкина, и если его цитирование стишка о Визапуре и оказалось ошибкой, простим это таланту: я не знаю практически ни одного пушкиниста, у которого бы не было ошибок или стремление которого поддержать свои взгляды не заводило бы иногда за пределы допустимых выводов. Однако нельзя при этом не отметить поразительной интуиции Лациса, которая, даже при ошибке в выборе одного из опорных аргументов, в конечном счете привела его к правильным выводам.

      Но есть у Пушкина и его собственное, практически неоспоримое подтверждение такого его происхождения. Разрабатывая мистификационные приемы подачи содержания «Евгения Онегина», Пушкин стал использовать «полиграфические» возможности при издании и своих поэм. Прямое подтверждение своего цыганского происхождения Пушкин вынес на обложку поэмы, не поставив на ней своего имени: название «ЦЫГАНЫ» объединило в себе племя, автора и повествователя (у нас еще будет повод подтвердить этот шифровальный замысел Пушкина).

      – Помилуйте, – скажут мне, – пусть даже это так, и все эти доводы справедливы; но куда же девать пушкинские подтверждения его родства с Ганнибалом? А как же знаменитая «Моя родословная»? Ведь, с одной стороны, вы говорите, что он знал о своем цыганском происхождении, а с другой – сам он не единожды открыто говорил о своем происхождении от Ганнибала!

      Все так – и, как это ни парадоксально, справедливо и то, и другое. Пушкин действительно знал о своем истинном происхождении, но как он мог об этом сказать вслух, не подвергнув посрамлению память бабушки и достоинство матери, свое и своей семьи? То, о чем он узнал или догадался, было не его тайной, он был не вправе это обнародовать при их и своей жизни – да и глупо было подставлять себя под удар завистливых сплетников. И Пушкин прячет информацию о своем происхождении, оставляя ключи к догадке для пытливых потомков. В то же время, пользуясь тем, что его «происхождение от Ганнибала» было общеизвестно, он, мистифицируя современников и потомков, бросает вызов как Булгариным:

      Решил Фиглярин, сидя дома,

      Что черный дед мой Ганнибал

      Был куплен за бутылку рома

      И в руки шкиперу попал.

      Сей шкипер был тот шкипер славный,

      Кем наша двигнулась земля,

      Кто придал мощно бег державный

      Рулю родного корабля… —

      так и придворной аристократии:

      Не торговал мой дед блинами,

      Не ваксил царских сапогов,

      Не пел с придворными дьячками,

      В князья не прыгал из хохлов,

      И не был беглым он солдатом

      Австрийских пудреных дружин;

      Так мне ли быть аристократом?

      Я, слава богу, мещанин.

      «В третьей строфе стихотворения, – отмечает комментатор, –