Бронекатера Сталинграда. Волга в огне. Владимир Першанин

на катере. – На таких отмелях судаки хорошо ловятся. Да и грибов в лесу сейчас, наверное, полно.

      Очень многое зависело от его опыта и умения. Того и другого у Зотова хватало, и команда считала, что с механиком ей повезло.

      Перекусывали на ходу. Ломоть хлеба, банка каспийской кильки на двоих и кружка горячего сладкого чая. Затеваться с кашей или щами коку запретил капитан. Сейчас пока спокойно, а предыдущий караван раздолбили «юнкерсы». Некогда разъедаться и греметь мисками. Дело к вечеру, ночевка предусмотрена у Светлого Яра, там на берегу можно сварить что-то посущественнее. Например, суп с бараниной. Половинка, присыпанная солью, лежит на льду с опилками в трюме.

      Покурили после еды, кое-кто попытался даже вздремнуть. Но почему-то не отпускало напряжение, и для этого имелись причины. Хоть и далеко еще было до Сталинграда, но вокруг как-то все изменилось. И вода стала другая, темная и неприветливая, хотя всего-навсего солнце зашло за облако.

      Федя Агеев, снова выбравшийся в открытый башенный люк и убедивший Костю немного вздремнуть, вдруг поднял указательный палец и торжественно объявил:

      – Гремит… Слышите?

      Может, что-то и гремело впереди, но гул двигателя заглушал звуки. Зато все разглядели, что небо на юго-западе темнее, чем положено, и висит, расплываясь на половину горизонта, пелена, похожая на дым.

      – Сталинград горит…

      Проплыл обломок то ли большой лодки, то ли баркаса. Смоленые доски были обуглены, а смола застыла мелкими и крупными пузырями. Течением проносило уже вспухшую, глушенную рыбу, покачивался на волне спасательный круг. Надпись разобрать не удалось, брезентовая обшивка порвалась, торчали комки пробки.

      – Еще кто-то накрылся, – вздохнул кок, стоявший с ведром возле рубки.

      Плыли мазутные радужные пятна, что-то горелое. Пронесло еще один труп в задранной до подмышек гимнастерке и колыхающейся нательной рубахе.

      Мужичок на рыбачьей лодке с женщиной, стоявшей на носу, собирали что-то с воды. Увлекшись своим занятием, прозевали корабли. Женщина стряхнула с багра какую-то тряпку, а рыбачок, быстро загребая, поплыл к берегу. Тряпка оказалась обмоткой, которые пехота носила вместе с ботинками.

      – Знает, сучка, что за кражу военного имущества может под суд попасть, – проговорил артиллерист Дергач, которому до всего было дело.

      Рыбачок работал веслами вовсю, кто-то на тральщике засвистел. Напуганную парочку провожали смехом. Вроде ерунда, солдатская обмотка, а подобрал в воде – считается, что присвоил воинское имущество. А из пары обмоток хорошая юбка получится, да еще детишкам на штаны останется.

      Догнали плашкоут, деревянную баржу с цистерной тонн на двенадцать и бочками, судя по всему, с солидолом и машинным маслом. Плашкоут тянул на буксире древний колесный пароход с острой кормой и шпилем на таком же заостренном носу. Высоко торчала мачта с красным флагом, а позади рубки, окрашенной в белый цвет, густо дымила массивная труба. На кожухе колеса виднелось название парохода – «Кубань».

      – Угольщик, – определил боцман Ковальчук. –