Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом. Владимир Першанин

поэтому Тихомиров взял его к себе. Он был в дружбе с командиром роты, но не выделывался. Шараф, как правило, знал обстановку лучше нас, а когда мы его спрашивали о чем-то, то он не делал из событий великой тайны: когда ожидается наступление или когда привезут боеприпасы и еду. Сейчас сержант, перемотанный бинтами и полосками нательной рубашки, тяжело дышал. В него попало не меньше десятка осколков.

      – Иван… я жить буду? – с трудом спросил он у Войтика, признанного специалиста в медицине.

      – Будешь. Конечно, будешь, – и чтобы убедить тяжело раненного Шарафа, стал перечислять: – Кровь изо рта не идет, значит, легкие не пробиты. Голова так, вскользь. А мясо зарастет.

      – Врешь ты, Ванька…

      – Ей-богу, – перекрестился Войтик. – Кто угодно подтвердит.

      Но Шараф, не слыша его, закрыл глаза. Наверное, потерял сознание.

      – Правда, выживет? – спросил я.

      – Должон бы, – уже менее уверенно пожал плечами белорус. – Здоровый мужик. В санбат его быстрее надо.

      Мы обнялись с Пашей Закутным.

      – Живой, Пашка?

      – Угу. Только мордой о казенник крепко приложило. А вообще, повезло. Как вспомню – жуть берет. Сверкнуло, грохнуло, танк как в стену врезался. Осколок у меня под мышкой прошел. Вот здесь… телогрейку порвало. И гильзу снарядную пробило. Порох почему-то не загорелся, поэтому мы с лейтенантом и уцелели. А нашего механика наповал. Жаль его. Хороший парень был. Хочешь, я тебе тот снаряд принесу? Сейчас…

      Он вырвался, пошел к танку. Его шатнуло, и я посадил Пашу Закутного на траву. Князьков, в обычной, туго подпоясанной гимнастерке, с трофейной кобурой на поясе, обнял нас с Федей.

      – Живы, ребята?

      – Живы.

      – Молодцы. А Ивана Лукьяновича даже из танка достать не смогли. Какой человек! Финскую прошел, медаль имел… Как у вас машина?

      – Нормально, – козырнул Князькову, как командиру роты, Федя Садчиков.

      – Перегружай снаряды из моего танка и сливай горючее. Я к вам перейду. Не возражаете?

      Вопрос был формальный. Может быть, мы и возражали, привыкнув к своему экипажу без всяких лейтенантов. Но Князьков был командиром и мог находиться в любом танке.

      – Никак нет, – кисло отозвались мы.

      Взводный это заметил, но промолчал. Знал, что ребята его недолюбливали. Но война уже что-то меняла в наших отношениях. Потом все вместе подошли к телам командира взвода и башенного стрелка, накрытых шинелями. Для них и других погибших уже торопливо копали могилу.

      Чудом уцелел Иван Войтик. Я потрогал смятую, лопнувшую от удара гаубичного снаряда башню, сорванную с креплений. Из танка уже выгрузили снаряды, слили остатки горючего и, как я понял, готовились сжечь.

      – Толку с его нэма, – не скрывал радости Иван, что ему больше не сидеть за тонкой броней. – Даже колеса не проворачиваются.

      Пехота активно собирала трофеи. Включились в это дело и мы. Я хотел найти пистолет, но пистолеты расхватали. Выдернул из-под