.

затем другую ногу. Тьма немного рассеялась, лейтенант тоже вылезал из земляной ловушки. Грудь раздирал кашель. Я понял, что меня душит гарь от взрывчатки. Кое-как помог Князькову и полез вверх, подтягивая его за собой. Оба кашляли и отплевывались. Где-то рядом оставался Гриша из Таганрога, но я чувствовал, что если не выберусь, то через минуту просто задохнусь.

      Мы вывалились через бруствер и катались по земле, откашливаясь, выплевывая яд взрывчатки. Сильная тошнота выворачивала желудок, который был пуст, но мне казалось, если вырвет, то сразу станет легче. Я сунул два пальца в рот. Вышло немного воды с зеленью, а во рту нестерпимо горчило, словно я наелся хины.

      – Двигайся, шевелись, – бормотал взводный, стоя на коленях и пытаясь подняться.

      Весь облепленный землей, он был похож на негра. Рукав кожаной куртки болтался на нитках. Он сорвал куртку, а я телогрейку. Рванул воротник гимнастерки, душивший меня. Кроме нас, возле бруствера лежал красноармеец в распахнутой шинели. Значит, это не призрак и я не свихнулся? Мы кое-как приходили в себя, а боец громко повторял:

      – Вам бы воды, а лучше перегонки… стакан… целый.

      Он был контужен и кричал во весь голос.

      – Там еще один наш боец. Завалило, – в три приема объяснял я. – Вытащить бы…

      – Руку вывихнул, – снова запричитал красноармеец, показывая неестественно вывернутую кисть. – Можжит, сил нет. Врача надо, пропадет рука…

      – Не скули, – оборвал его Князьков. – Найдем кого-нибудь, вправят.

      Немного в стороне пронесся еще один «Юнкерс», стреляя из пулеметов. Я проводил его равнодушным взглядом. За нами пришли ребята из роты и привели на позицию. Гришу из Таганрога откопали уже мертвого. Тихомиров налил лейтенанту и мне по стакану разбавленного спирта. Я запил его водой, и меня вырвало.

      – Добро переводит, – бубнил кто-то рядом, но я словно уплывал.

      Очухался вечером, уже в темноте. Принесли котелок перловки, но меня воротило от запаха еды.

      – Чаю бы…

      Паша Закутный принес кружку теплого подслащенного чая. Я мелкими глотками кое-как выпил его. Горло и грудь нестерпимо жгло.

      – Спасибо, Паша.

      – Не за что. Может, поешь?

      – Нет. Мутит. Дай бог, чтоб чай назад не вывернуло.

      – Повезло вам с лейтенантом. Рядом трое ребят из полка бежали. От них одни ошметки остались.

      – Фрицев отбили? – с трудом произнося слова, спросил я.

      – Фрицев? Они сами отошли и на другом направлении прорвались. Они теперь и спереди, и сзади.

      – Ничего, – бормотал я, теряя зыбкую нить сознания.

      Потом заснул. Ночью меня в караул не будили, и я проспал в окопе под танком на подстилке из еловых веток, закутавшись в шинель.

      Что такое один полк или батальон в масштабах тех осенних дней сорок первого года? Когда число погибших, попавших в плен наших бойцов и командиров исчислялось немыслимыми цифрами, которым бы мало кто поверил. Да и узнали мы эти цифры много лет спустя.

      Войска