На что похожа любовь?. Юлия Кузнецова

с выступлением висела надо мной, но, к счастью, её надо было решать не сейчас.

      Я открыла сумку, чтобы убрать в неё ключи. Из сумки запахло кофе. Похоже, мы притащили запах с собой. Я поморщилась. Я не люблю кофе, а ещё не люблю посторонние запахи. Так что посторонний запах кофе для меня – двойная неприятность.

      Мама с бабушкой смеются, что, будь моя воля, я бы поселилась в стерилизаторе, пила дистиллированную воду и спала бы в резиновых перчатках, но я правда люблю, чтобы от одежды пахло только стиральным порошком. Это ведь означает, что она чистая.

      – Что-то вы не радостные, – заметила бабушка, переведя взгляд на маму.

      Я с удивлением обернулась. Маме-то чего быть не радостной? За неё всё сделают чужими (моими!) руками, правда, непонятно, как.

      – Ты с ним была очень резка, – заявила мама.

      – С кем? – опешила я. – С этим парнем?

      – Да. Ты могла бы ответить ему более вежливо. Всё-таки он нам помог.

      – Его никто не просил – это раз. А во-вторых, мне надо было в благодарность выйти за него замуж?

      – Ты всё утрируешь! – вскричала мама, которая никогда не утруждалась аутотренингами для сдерживания эмоций. – Зачем – замуж? Неужели нет более вежливой формы отказа? Можно было дать ему от ворот поворот, но другими словами!

      – Это твоя работа – думать над другими словами и формами, ты у нас – сочинитель, – огрызнулась я, снимая пальто и принюхиваясь.

      От пальто тоже пахло кофе. Странно, оно ведь висело в гардеробе. Может, вредина-гардеробщик отомстил мне за то, что я не пустила с ним маму, и обрызгал моё пальто кофейным освежителем воздуха?

      – Нас зовут замуж? – переспросила бабушка.

      – Вас обеих – точно не позовут, таких вредных и упрямых! – выпалила мама и скрылась в кухне.

      – А ведь я собираюсь ей помогать с выступлением, – пробормотала я тихо.

      – С каким выступлением? Пойдём ко мне – расскажешь?

      – Сейчас, – пообещала я и выскочила на балкон, чтобы на плечиках развесить и проветрить своё пальто.

      Заодно вытащила из кармана остатки резинового мячика. Надо будет выкинуть. Но мусорное ведро на кухне, а там мама. А её я сейчас хочу видеть гораздо меньше бабушки, которая обладает способностью успокаивать меня не хуже резинового мячика.

      – Ого, – протянула бабуля, когда узнала, что я должна буду на фестивале показать какой-то «парад-карнавал» маминых мышей, – и как ты собираешься справляться?

      – Не знаю, – буркнула я, – пока ни одной идеи.

      Но я ощущала, как моё недовольство испаряется…

      Так всегда бывало, когда я попадала в бабушкину комнату, устраивалась в кресле, покрытом лоскутным одеялом. Памятное одеяло, между прочим. Бабушка попросила всех своих друзей дать ей по лоскуту определённого размера и сшила из них такое вот покрывало, каждый фрагмент которого напоминает ей о друзьях, хотя многих из них уже нет в живых.

      «Многих», – повторила я про себя и дёрнула плечами, чтобы отогнать грустное воспоминание, не позволить ему проникнуть