Егорка и Змей Добрыныч. Юстасия Тарасава

головы, решили доказать, что привидений не бывает, и отправились в той избе переночевать. Большим отрядом пошли, человек тринадцать. Пришли, печку растопили, начадили, ужин согрели, а как стемнело, лампу керосиновую, с собою принесённую, зажгли. И не страшно. Решили всю ночь не спать, караулить. Как вдруг в полночь что-то загрохотало, завыло, захлопало. Проверяльщики друг к дружке прижались для храбрости, дышат в полвдоха, шевельнуться боятся. Во дворе вдруг яркий свет из-под земли хлынул, а из него дед показался, и лицо у него не зелёное вовсе, а сиреневое. И смеется гулко. Жуть! Тут дай бог ноги, опомнились уже возле самой деревни. На этом проверки и кончились. Смеяться перестали, разговаривали об избушке только шёпотом, и не на ночь глядя. Дорогу в ту сторону позабыли, раз не любит дед Гордей, когда его дом гости непрошенные тревожат.

      Тогда ещё не бабушка, а мама Прасковьюшка знала правду, да помалкивала. Неизвестно, чем бы дело обернулось, если бы в деревне узнали, как она Володьку-Егозу в бане от пакостной синюшной краски отскребала, как отец его высек за баловство, приговаривая: «Тебя в школе учат дураков пужать до полусмерти? Я те покажу химию!» С того дня Володьке запретили химичить в летней кухне, убрали колбы и реактивы под замок, «саван» распороли обратно на простыни, и Прасковьюшка спрятала их на самое дно сундука. Домочадцы повздыхали, поохали, но никому не сказали. Вскоре Володька-Егоза выпилил дыру в крыше сарая, чтобы за звёздами наблюдать. После сарая был сад, в котором Володька на яблоньки прививал пророщенные из косточек мандарины. Затем растущий кристалл медного купороса в стекляшке… Выдумки неугомонного Володьки порою сменяли друг друга быстрее, чем день и ночь. Известная малому кругу посвящённых правда об избушке деда Гордея так и не выплыла наружу. И хорошо, потому что благодаря своей жутковатой славе избушка сохранилась в целости и сохранности. И теперь именно сюда бабушка Прасковьюшка привела Егорку и Змея Добрыныча. Вихорёк опасливо плёлся позади.

      – Не боишься, Егорушка? – ласково спросила бабушка, когда они подошли к ветхой избёнке.

      – А чего бояться? – удивился Егорка. – Нет ведь никаких привидений. Это же папа делал баскервильскую мазь. Ты не знаешь, её больше не осталось?

      Мальчик заглянул под прогнившую лавку у крыльца, надеясь среди ржавых жестянок и смешных пузатых флакончиков найти банку светящейся в темноте краски. Но Володька-Егоза хорошо умел хранить свои изобретения. Разочарование, вспыхнув искоркой в Егоркином сердце, тут же погасло. Он посмотрел на Змея Добрыныча и не смог удержаться от смеха. Правая голова осматривала окрестности как царь свои войска на параде, Средняя радовалась долгожданному пристанищу, а Левая явно побаивалась, норовя при каждом шорохе нырнуть под крыло.

      – Не пойму, как вы уживаетесь такие разные? – улыбнулся Егорка.

      – Отлично! – улыбнулась Средняя.

      – Вот так и страдаю, – буркнула Левая.

      А Правая промолчала.

      Бабушка