До последней стрелы. Ольга Суханова

своего каурого вперед, так, что разбойник видел только ладную прямую спину и отброшенные назад смоляные косы с тяжелыми медными пряжками.

      В полутьме шатра глаза Марион сверкали, отражая тлеющий в глиняной чашке фитилек.

      – И ты видел эту Агнес?

      – Как тебя сейчас, моя красавица.

      – И что, она правда такая хорошенькая?

      – Очень. Алан просто сверкал, когда входил в церковь.

      – Есть же мужчины, которые ведут к алтарю, а не на сеновал, – тихо вздохнула Марион и, выжидая, посмотрела на разбойника, потом отвернулась и зарылась под меховое одеяло.

      Робин не ответил. Он злился сам на себя, понимая, что смену жениха можно было провести четче и изящней и что со сборщиком налогов он действительно сам заигрался. Порез на боку, зашитый отцом Туком, сильно ныл и портил настроение еще больше. Приходилось сдерживаться и не показывать перед Марион, что ему больно. Кое-как устроившись на спине, разбойник закрыл глаза и через некоторое время уснул.

      Он проснулся под утро, неловко повернувшись. Тихо выругался, осторожно выскользнул из-под сшитых овечьих шкур, на ощупь нашарил одежду и через некоторое время выбрался из шатра. Робин глянул на небо, увидел, что вот-вот начнет светать. Ясмина должна была его разбудить еще с час назад. Разбойник подошел ближе к центру полянки и заметил в слабом свете едва тлеющего костра силуэт девушки. Она сидела на бревне, распущенные волосы закрывали плечи и спину, длинные пушистые ресницы чуть дрожали. Он неслышными шагами подобрался поближе.

      – Ты чего крадешься? – тихо сказала сарацинка и повернулась. По лицу ее снова скользнула та улыбка, что появилась в последние дни.

      – Вообще сейчас я должен тут сидеть и спрашивать, кто и зачем крадется. Пятый час утра. Почему ты меня не подняла?

      Она снова улыбнулась:

      – Мне не трудно покараулить лагерь еще пару часов. А тебе лучше было поспать.

      – Все кругом знают, что мне лучше. Спасибо, сам разберусь, – Робин опустился на бревно и слишком быстро повернулся к девушке, порезанный бок тут же отозвался болью. – Тьфу, черт.

      – Ну видишь. Осторожнее.

      – Не надо смахивать с меня пылинки из-за всякой чепухи.

      – Не злись, – Ясмина растерянно посмотрела на него. – Я виновата, прости. Решаешь тут ты, – она осторожно улыбнулась. – Готова загладить вину и завтра тоже покараулить лагерь вместо тебя.