Иван, крестьянский сын. Елена Владимировна Фирсова

волновался накануне регистрации, что не спал всю ночь. Видимо, так же чувствуют себя осужденные на смерть накануне казни. Ваня не надеялся уже, что какое-нибудь неожиданное чудо спасет и его самого, и его ничего не понимающую маму из липкой паутины зуевского бизнеса. Глупо было и самому что-либо предпринимать для того, чтобы изменить ситуацию – мальчика никто не воспринимал всерьез, и он пока не мог диктовать взрослым свои условия, хотя именно он в сложившихся обстоятельствах терял больше всех.

      А вот сама Галина Майорова была очень спокойна.

      Она была так уверена в правильности происходящего, что в больной ее душе все было гладко и чисто, никакая тень не ее смущала и не туманила ее взгляд, устремленный в никуда. Она поставила на плиту ведро с водой, нагрела и с удовольствием обмылась в нетопленной, но душной от яркого солнца бане. Сделала свою любимую прическу, подняла волосы высоко, набрызгала лаком, воткнула несколько шпилек с перламутровыми бусинками. Это ей понравилось, она смотрела на себя в зеркало и радостно улыбалась.

      Ненаглядная!

      Так называл ее Алексей, и так иногда называет ее Зуев. И когда он так ее называет, это слово вызывает у нее массу приятных воспоминаний о незабываемом прошлом.

      Потом она оделась.

      В подаренном костюме она выглядела идеально, под стать ее известнейшему жениху.

      Ваня лишь на мгновение заглянул в ее комнату, увидел выражение ее лица и посчитал нужным исчезнуть. Впрочем, она его и не заметила. Она была полна своих неповторимых ощущений и не хотела их ничем портить.

      У Вани были свои беспокойства.

      В самой большой комнате в доме охранники-телохранители Зуева выставили и разложили огромный прямоугольный стол. На него уложили роскошную льняную скатерть – парадную скатерть Майоровых, которую вышивала узорами “крестом” еще бабушка Алексея, и узоры эти были старинные, ныне уже утраченные, и Майоровы бережно хранили эту семейную реликвию.

      Поэтому Ване стало больно, когда он увидел грубые руки кухарки, растрепляющие эту реликвию за углы и дергающие ее по столу туда-сюда, так как ей казалось, что постелено криво.

      Затем помощники-охранники соорудили вокруг стола лавки из табуреток и досок, которые обернули заранее подготовленными ковровыми дорожками.

      И тут подъехал жених.

      Он был, как всегда, ярко, броско одет, благоухал дорогой туалетной водой. В петлице у него была живая белоснежная лилия, а для невесты он привез букет крупных белых гвоздик, перевязанных красивым бантом из белого шифона с блестками.

      Галина только ахнула.

      Ваня, про которого все как-то забыли, с каждой минутой становился все мрачнее и мрачнее.

      Зуев снова поцеловал Галине руку, вручил ей букет и галантно усадил в одну из своих машин – самую роскошную из них. А сам тем временем позаботился прихватить с собой необходимые документы.

      Ваня не поехал бы с ними, даже если бы его позвали.

      Но его и не позвали.

      Кортеж из трех зуевских