Новый день. Акулина

не мог заставить себя отодвинуть клинок от горла Казима – слишком сильно хотелось вернуть жестокие слова обратно ему в глотку! Доминик, поняв, что сам тот не отойдёт, осторожно подошёл ближе.

      – Если ты сейчас его убьёшь, никого из нас уже не выпустят. И ты больше никогда не сможешь найти Бернадет, – прошептал он. – А она, может быть, ещё ждёт…

      Джосселин глубоко вздохнул. Очень медленно он расслабил напряжённую руку, чтобы отвести острие, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Казим схватил лежащий рядом палаш и замахнулся!..

      Месть не свершилась: сабля встретилась с мечом из дамасской стали. Несколько молниеносных движений – и палаш вылетел из рук господина. В чёрные ненавидящие глаза сарацина смотрела холодная сталь тёмных глаз, опоясанная грустью и странной тоской.

      Доминик продолжал держать клинок в направлении араба, и взгляд его был странен – был жёстким, холодным, но уже через мгновение в нём мелькнуло и что-то иное: какая-то жалость, или, может, ужас – вызванный его машинальным действием, которое Пелерин, похоже, сам не ожидал от себя…

      Не пряча оружия и всё время оглядываясь, незваные посетители покинули негостеприимный дом. Забрав во дворе коней, они направились к выходу на улицу и только там, за забором, вложили мечи в ножны.

      Хафиз подошёл к господину. Тот стоял у окна, провожая чужеземцев ненавидящим взглядом.

      – Я отомщу! – бледными от гнева губами произнёс он. – И ты не спрячешься за маской.

      Глава 2

      Долгожданный день, наконец, настал! – трудные поиски были окончены, султаном был назначен приём. И многие из отряда впервые беспокоились о благополучном завершении своей миссии – ведь страшнее сделать неверный шаг тогда, когда труд почти вознаграждён, чем когда ещё не приложены усилия.

      Сам же Пелерин был крайне опечален: его собственная цель, приведшая его в этот раз в Уршалим ал-Кудс, потерпела крах – солдат Жан Эрнет, которому он пытался помочь, в обратный путь с ними не собирался. И дело было не в том, что он разыскал свою жену и оставался с ней здесь – нет, ему удалось найти о ней лишь память: только жёлтые барханы, под которыми почила его несчастная Амели, не выдержавшая тяжёлой работы на новых господ. Увидев их, он лишился рассудка: в припадке ярости от душевной боли кинулся на ближайшего сарацина, но напоролся на его палаш…

      Теперь Доминик не находил себе места, всё время думая об одном: что это он предложил Жану Эрнету вернуться сюда. Имел ли он право ещё тогда, в той таверне, противиться воле небес, разъединивших Жана с женой? Если бы он сразу решил, что не в силах ничего изменить, ничем помочь, то Эрнет до сих пор бы жил… «Но был бы он счастлив тогда? – оставленный один на один со своей бедой, без надежды бороться…», – думал он мрачно. Тяжело вздохнув, он попробовал, было, остановить поток мыслей, но они уходить не спешили, заставляя думать о себе, о его возможной вине и о том, что называется смирением.

      «Нужно ли было мне смириться, узнав его историю, и оставить всё, как есть, а не предлагать ему другой путь?..», – размышлял он мучительно. Беспокоил его и другой вопрос: имел ли