Кармела. Гоар Маркосян-Каспер

животика себе он пока не нагулял, просто был по собственному мнению несколько крупноват и некоторый избыток веса все-таки приобрел, к счастью, при росте в метр девяносто это не бросалось в глаза, лишние килограммы распределились по всему его большому телу и словно рассосались, но он прекрасно понимал, что еще немного и…Вдобавок ему было жарко, твидовый пиджак, снизу еще пуловер, а блуза Кармелы выглядела совсем тонкой, собственно, в комнате было тепло, удивительно для конца сентября, когда отопление еще не включили, а ночи холодные, да и днем погода отнюдь не летняя… Он поискал глазами обогреватель, электрокамин или что-то в этом роде, не нашел и спросил Кармелу, каким образом ей удается поддерживать в комнате столь комфортную температуру.

      – Не знаю, – сказала она удивленно. – Я ничего не делаю. А должно быть холодно?

      – Я так думаю, – смутился Пауль. – У меня в квартире сейчас без свитера никак.

      – Может, у вас северная сторона, – предположила Кармела. – У меня южная.

      Пауль не ответил, он пытался вспомнить, куда выходят окна его спальни, на север или нет, и Кармела добавила:

      – Снимите пиджак, если вам жарко.

      После некоторого колебания Пауль освободился от лишней одежды, не полностью, он с радостью стянул бы и пуловер, но посчитал это чрезмерным, тем не менее манипуляции с пиджаком, который он, сняв с себя, накинул на спинку стула, каким-то образом развязали ему язык, он принялся рассказывать Кармеле о парижском приключении, правда, отношение к происшествию он имел косвенное, но при сем присутствовал, некого чиновного деятеля, приехавшего с его туристической группой, не пустили в известный ресторан, поскольку тот явился без пиджака, на дворе было лето, и истомившиеся от жары северяне поскидывали с себя все, что могли. Кармела отозвалась живо, в Париже она побывала еще в студенческую пору, ездила в автобусный тур, утомительно, но дешево, провела во Франции неделю и, к удивлению Пауля, помнила Париж лучше, чем он. И, разумеется, она заговорила о Лувре и Орсе, в последний он и вовсе не попал, а главное, что ему врезалось в память из экскурсии по Лувру, была огромная толпа у маленькой, куда меньше, чем он воображал, Моны Лизы, неистово щелкавшая камерами, невзирая на грозные окрики служителей. Будь желающих запечатлеть великое мгновение, ради которого они сюда явились – так они, наверно, думали, не сотня-две, а, скажем, десяток, возможно, их и удалось бы унять, но уследить за таким количеством нарушителей… собственно говоря, когда патологии становится очень много, она как бы превращается в норму. При всем, при том саму картину он помнил лишь потому, что неоднократно видел ее репродукции, а все прочее слилось в памяти в одну пеструю массу. Признаваться в этом Кармеле он не стал, перевел разговор на сам Париж, город произвел на него впечатление более сильное, все эти дома, улицы, площади… Больше всего ему понравились Вогезы, тихо и зелено.

      – И гармонично, – добавила Кармела, и он немного торопливо подхватил:

      – Именно!

      Выяснив,