Декамерон шпионов. Записки сладострастника. Михаил Любимов

из Лондона и пепельница с видом Иерусалима, афинская амфора с бурно соединяющимися греческими молодцами. Кристалл с австро-венгерским императором Францем Иосифом на вздыбленном коне из Вены (тут любая созерцательница начинала рыскать глазами в поисках фаллоса то ли у коня, то ли у Франца Иосифа), синий бокал с вензелями из венецианского стекла, из которого я грубовато хлестал водку в праздник Революции, сидя за письменным столом, где красовалась настольная медаль в честь 60-летия ВЧК-КГБ, лично врученная мне Юрием Владимировичем. Пожалуй, все, воздержимся от других деталей.

      Итак, после утреннего доклада Марфуши я несколько притомился, прилег на диван и раскрыл книгу Сальвадора Дали «Дневник одного гения». Должен разочаровать любителей ассоциативного мышления: гением я себя не считал (хотя им, наверное, и был – ведь ни один великий при жизни не осознает своего величия, зато пустышки распухают от собственной важности), а книгу получил совершенно случайно в день отплытия из рук прекрасной темно-рыжей дамы.

      Небольшой прыжок в прошлое: все началось год назад в петербургской клинической больнице имени В.Г. Соколова, куда я подзалетел из-за… распространяться о болезнях не будем. Однако уверяю тебя, Джованни, что это был не syphilis, превращавший в твое время людей в зловонные скелеты, а ныне излечиваемый двумя уколами в место чуть пониже спины, и не подобные ему болезнишки, а нечто возрастное и благородное, вроде подагры и геморроя.

      Звали ее Роза, и познакомился я с ней на квартире своего коллеги, коренного ленинградца Павла Батова, к которому я завалился однажды вечерком покайфовать под джазовую музыку. Паша жил в гостиной дома то ли графа Юсупова, то ли графа Разумовского, прихваченного осчастливленным народом после революции. Тогда жилище богатея превратили в коммуналки, позднее из гостиной с резным деревянным потолком, мраморным камином и шпалерами на стенах Батов сделал двухкомнатную квартиру и даже, пользуясь восьмиметровой высотой потолка, соорудил на кухне второй этаж со спальней для пьянчуг-гостей. Роза, худая, с толстой рыжей косой, появилась случайно с подругой, постоянно облизывающей полные губы (только этим и запомнилась), и доводилась Батову сестрой. Они даже походили друг на друга своими кривыми носами, потом мне это очень мешало: все время казалось, что я покрываю поцелуями своего приятеля, и от этого секс-атака захлебывалась. Да! Худющая! Рыжая!

      Не знаю, как выглядели в жизни Беатриче Данте или Лаура Петрарки, но портреты их, которые я имел счастье видеть, Джованни, вызывали у меня лишь отвращение, к таким экземплярам я никогда не прикоснулся бы, даже находясь на голодном пайке в Сызрани. Так что у каждого времени свои вкусы. К тому же закончила она Ленинградский государственный университет и защитила в аспирантуре диссертацию «Монахи Боккаччо как предвестники Реформации». Что? Задрожал от любопытства, мой мессер? Проникся пиететом? Как мы тщеславны даже в райских кущах! Только позднее я разглядел, что Роза прекрасна: