Красная Рука, Черная Простыня, Зеленые Пальцы. Эдуард Успенский

точно, – сказала Мыльникова, – со скрытым дефектом. В какой дом ни попадет, одни неприятности приносит.

      – А где оно сейчас? Не в магазине, случайно? Можно на него взглянуть?

      – Слава Богу, сгорело… вместе с Дворцом культуры.

      – А какие же неприятности оно приносило?

      – Да какие хочешь! Купил его председатель горсовета Дикой, через месяц у него сына за торговлю иконами посадили.

      Рахманин только подивился связи между этими совершенно различными событиями.

      – А потом и его самого сняли, – продолжала Светлана Ильинична. – Купила его Перевертова из Потребкооперации, так на нее письмо пришло из Владимира, что она половину товаров на рынке налево продает. Посадили. Как вам это нравится?

      – Мне это никак не нравится, – ответил Рахманин, чтобы поддержать разговор, хотя в глубине души он явно одобрял действия пианино. Чем больше жуликов будет посажено, тем лучше.

      «Этому бы пианино, – подумал он, – впору погоны приделать и звание давать. Например, пианин-лейтенант».

      Но, оказывается, пианино доставляло неприятности не только социально недостойным людям, но и честным.

      – Начальник милиции его купил, Селезнев, – продолжала Мыльникова. – Так он в аварию попал. А уж такой был человек хороший.

      – Не думаю, – возразил Рахманин. – Откуда у хорошего человека деньги на старинное пианино? У честного человека и оклад честный – небольшой.

      – Да к тому времени это пианино копейки стоило! Его никто брать не хотел! Оно у нас в магазине в последний раз трижды уценялось. А наша сторожиха тетя Поля без пол-литра на ночь ни за что оставаться не хотела при этом пианино, пока мы его не продали.

      – Это-то почему?

      – Потому что на нем по ночам Белые Перчатки музыку играли.

      – Какие Белые Перчатки? – удивился Рахманин. – Откуда они взялись?

      – Поди узнай, – сказала Мыльникова. – То ли в окно прилетали, то ли внутрях прятались. Только играли старинную музыку, в основном траурную… Какую-то черную музыку.

      – Странно, – произнес Рахманин.

      – Конечно, странно, – согласилась Мыльникова. Ей, безусловно, нравилось, что милиционер-практикант отошел от самоварно-торговой темы на суеверно-бытовую. – Уж после Селезнева-то это пианино вообще отказались покупать. Вот его по безналичному расчету и продали во Дворец культуры.

      Рахманин подивился такому странному обстоятельству: продаже товаров по безналичному расчету через комиссионный магазин. Но вникать не стал, не за этим приехал. Если уж это социально-разоблачительное пианино не стало карать Мыльникову, зачем вмешиваться в ее безналично-комиссионные дела?

      Он поблагодарил директрису и пошел в милицию отмечать командировку.

      В милиции уже гудел народ. Дежурный лейтенант Малинниченко отметил ему прибытие и спросил:

      – Надолго?

      – Не знаю. Как получится. Скажите, а есть тут у вас кто из Московского университета?

      – Я из Московского университета.

      – Как тебя зовут?

      – Валерий.

      – А