Сценарий известен. Алина Жарахина

на стенах висели замысловатые горные пейзажи, и, если бы не далекий холодный свет надзирательских вышек, можно было подумать, что она находится в усадьбе богатого помещика прошлого века. Всё здесь говорило о роскоши, но не кричащей дороговизной и безвкусицей, а изысканной скромностью, доступной лишь по-настоящему богатым, имеющим вкус людям. С фотографий, в хаотичном порядке расположенных на бюро, на неё смотрели счастливые лица людей. На самом большом снимке дружная семья, трое детей и родители. На книжном шкафу среди плотно уложенных книг – портрет Иоганна Гёте. «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла», – вспомнились хрестоматийные слова его трагедии. Античность, Возрождение, Просвещение, немецкие романтики, как хорошо она помнила интересные лекции из курса зарубежной литературы, как восторгалась её авторами, взахлёб читала книги, выписывала понравившиеся цитаты… Как далеко теперь всё это…

      Внезапно ключ в замке повернули. От неожиданности Ирина опять впала в оцепенение и вместо того, чтобы быстро сесть на стул, на который её посадили, осталась неподвижно стоять возле шкафа с книгами. Она смотрела, как открывается дверь, время вновь замедлилось, эти доли секунды расплылись для неё в четверть часа… За дверью показался Йохан Ленц. Он был в форменном френче, идеально сидящем на его худощавой фигуре. Стоявшая посреди комнаты Ирина, по всей видимости, не была для него неожиданностью, поэтому он приятно улыбался, но в этой улыбке было что-то дьявольски зловещее. Его масленые глаза блестели какой-то страшной сатанинской похотью. Ирина не выдержала пристального взгляда и опустила голову. Ленц закурил. Он подносил сигарету ко рту, не сгибая мизинец и безымянный палец, закрывая ладонью всю нижнюю часть лица. Дым заставлял правый глаз щуриться. Ирина смутилась. Она всегда смущалась при виде мужчины, даже в школе всегда робела при разговоре с мальчиками, опускала глаза, не находила, что нужно сказать, боялась выдать своё стеснение. Ленц подошёл к окну, вальяжно докурил сигарету. Он всё делал, как-то не торопясь, напыщенно и гордо, страсть к красоте заставляла его вести себя так, будто в этот момент на него смотрели тысячи пар глаз. Он докурил, снял френч и аккуратно повесил его на спинку стула, потом подошёл к Ирине и стал медленно расстегивать пуговицы на спине её платья. Девушка испуганно прижала руки к груди, пытаясь препятствовать намерениям мужчины. В этот момент она пожалела о том, что когда-то кому-то нравилась: университетскому вахтеру дяде Мите, сокурснику Ване, Андрею из соседнего подъезда…

      – Я не буду просить, я сам возьму то, что мне нужно, – медленно по-немецки проговорил Ленц. Ирина всё поняла и беспрекословно опустила руки. Он толкнул её на кровать. В этот момент в памяти девушки всплыло стихотворение Иоганна Гёте, которое они проходили на втором курсе университета. Сама не понимая, зачем, она, как мольбу о пощаде, начала читать его в оригинале вслух, громко и с выражением.

      – Sah ein Knab' ein Roslein stehn,

      Roslein