Суп из крыла ангела. Притчи о любви. Ульяна Колесова

он знал, что на его лице нет даже тени улыбки.

      Портрет был готов. Синее платье и аксессуары Евгений аккуратно сложил в сундук и закрыл на замок, а холст повернул лицом к стене. Так художник делал всегда, чтобы после небольшого перерыва посмотреть на портрет свежим взглядом. Обычно он выжидал неделю, но в этот раз с трудом продержался два дня. Два долгих дня рядом с ним не было ни Евгении, ни ее портрета, и художник понял, что смертельно соскучился. На третью ночь он вскочил с кровати, подбежал к мольберту и развернул его. То, что он увидел, заставило его испугаться и в то же время испытать восторг: с портрета на него смотрел он сам и одновременно совсем другой человек – прекраснейшая из всех женщин, которых он когда-либо встречал. Стоило лишь слегка изменить угол зрения или отступить на полшага, изображение чудесным образом менялось, выражение глаз незаметно переходило от строгого к лукавому, очертания губ становились то мягче, то жестче…

      На этот раз автопортрет получился живым! Евгению казалось, что он вот-вот заговорит знакомым голосом Евгении, глубоким, как цвет черного бархата… но портрет молчал. Тишина угнетала с каждым днем всё сильнее. Художник перестал спать по ночам, а днем никак не мог сосредоточиться на работе, вдохновение покинуло его. Он ходил взад-вперед по мастерской, то и дело бросая взгляды на портрет, а иногда застывал перед ним, будучи не в силах оторвать глаз.

      В одну из бессонных ночей он решил, что наденет синее платье в последний раз, ведь ему просто необходимо узнать, что о портрете думает Евгения! Да и ей самой, возможно, хочется высказаться, было бы невежливо лишить ее этого права! Художник вновь чисто выбрил лицо, облачился в ставший таким привычным наряд и подошел к зеркалу…

      – А я было подумала, что тебе удалось убежать от собственной тени! – голос Евгении вдребезги разбил ненавистную тишину. – Я вижу, наш с тобой портрет закончен! Ну, что сказать… Ты ведь и сам знаешь, что это лучшее, что ты создал!

      Художник вытер вспотевший лоб. Мысли, которые еще минуту назад он намеревался облечь в слова, скукожились, как увядшие цветы. Всё, на что он оказался способен, это смотреть на женщину не отрывая глаз. Темно-синий шелк оттенял её бледную кожу, и она светилась, как луна на вечернем небе. У Евгения сводило пальцы от желания прикоснуться к нежной шее, к едва заметным ямкам над ключицами, скользнуть ладонью вниз, под шелковый ворот…

      – Кстати, тебе больше незачем надевать парик, – сказала Евгения и распустила косы. Ее живые настоящие волосы упали на плечи. – Да и платье мое тебе совсем не к лицу. В следующий раз хочу видеть тебя мужчиной.

      Улыбнувшись на прощание, Евгения развернулась… и ушла! Перед художником осталось пустое бездонное зеркало, которое выглядело как темный дверной проем и больше ничего не отражало.

      Этой ночью Евгений ни на минуту не сомкнул глаз, его поочередно терзали то страх, то вожделение. Наутро он решил, что больше никогда не подойдет к зеркалу, и набросил на него покрывало. Прошло еще три мучительных дня, а к концу четвертого страстное желание