На грани теней. Повесть. В. Ермаков

, Устинович приподнял голову от стола, заваленного бумагами:

      – Войдите.

      На пороге кабинета возник невзрачного вида человек:

      – Разрешите?

      – Проходите.

      – Здравствуйте, моя фамилия Невзоров. Николай Васильевич Невзоров. Я главный врач психоневрологического диспансера.

      – Здравствуйте. Капитан Устинович. Проходите, садитесь. Чем могу служить?

      Доктор подошел к столу, сел на стул, осмотрелся и внимательно посмотрел в глаза капитану. Его взгляд был настолько цепкий и пронизывающий, что Устинович невольно передернул плечами:

      – Вы меня изучаете что ли? – непроизвольно вырвалось у него.

      – Извините, это профессионально. Мне сказали, что вы вели дело об убийстве нашего мэра, Сокольникова Петра Афанасьевича.

      – Да. Я занимаюсь этим расследованием. А что вас собственно интересует, дело пока не закрыто, у вас есть какие-то сведения?

      – Собственно, конкретных сведений у меня нет. Скорее есть некоторая информация, которая не может в вашем понимании быть правдоподобной, более того это всего лишь мои догадки, предположения. Вы можете уделить мне несколько минут, я попытаюсь вкратце объяснить суть моего дела?

      Устинович откинулся на спинку стула:

      – Ну, если, вкратце.

      – Извините меня еще раз за пристальный взгляд, но мне нужно убедиться, что вы сможете понять меня и не только понять, но и провести некоторые эксперименты как раз связанные с Петром Афанасьевичем.

      – Эксперименты? Какие еще эксперименты?

      – Я не могу их квалифицировать как следственные мероприятия, поэтому правильнее их будет назвать экспериментами. Дело в том, что я лично знаком с бывшим нашим мэром, но это знакомство было связано с работой моей как главного врача поликлиники для душевнобольных. Здание наше требовало капитального ремонта, и естественно, мы своими силами не могли его провести. Поэтому я пришел на прием к Сокольникову. Он меня внимательно выслушал и пообещал посодействовать и при этом странно так пошутил, дескать, что с его работой ему прямая дорога в психушку. И действительно, он помог и с материалами, и со строителями и несколько раз сам приезжал, проверял, как идет ремонт. Мы с ним беседовали у меня в кабинете на различные темы, но он ни разу не попросил меня хоть о каком-нибудь обследовании, хоть предварительном. Отшучивался, что если кто узнает, то можно сразу писать прошение об отставке. Но судя по его лицу, я чувствовал, что его что-то тревожит. Когда я узнал о его гибели, для меня это было личной трагедией. Я тяжело переживал его смерть и даже чувствовал свою вину в этом.

      Но совсем недавно к нам поступил пациент с тяжелой формой невроза и при этом стал называть себя Петром Афанасьевичем, я задумался об этой форме проявления недуга. Конечно, и раньше довольно часто мне приходилось встречаться с подобными симптомами проявления мании величия и присвоения себе имен великих людей. В психиатрии это явление изучается многими психиатрами, но толкового объяснения пока нет. Меня же эта тема взволновала потому, что здесь присвоение имени знакомого мне человека и мало того, мой пациент в минуты сильных приступов узнает меня как главного врача психдиспансера и интересуется как идет ремонт крыши здания. И однажды я подыграл ему, как обычно мы беседовали с Сокольниковым у меня. Я перевел разговор на интересную в свое время Петру Афанасьевичу тему про охоту, на что пациент очень живо откликнулся и точь-в-точь поведал мне историю про охоту на кабана, которую я уже слышал от настоящего Сокольникова. Конечно, этот пациент мог знать эту историю и даже мог участвовать в ней, поэтому я стал вспоминать из бесед те моменты, которые известны только нам двоим во время визитов Петра Афанасьевича в поликлинику. Конечно, такие проявления у пациента не часты, да и после них он впадает в тяжелое состояние, потому что в этот момент он находится в сильнейшем возбуждении и я не могу его долго расспрашивать. И что меня поразило, это то, что он почти всегда в такие моменты отвечает правильно и обращается ко мне как тогда. А однажды он назвал меня душевным аналитиком. В свое время Сокольников назвал меня так, это было один раз и больше он не повторялся. Вот тут-то у меня и появилось желание провести своего рода эксперимент, свести его с ближайшим родственником, которого он бы узнал и этот родственник мог бы узнать от него какие-нибудь подробности из их детства. И дальше больше, пациент мог бы рассказать о подробностях гибели настоящего Сокольникова, – при этом Николай Васильевич очень пристально всмотрелся в глаза капитана, надеясь увидеть в них понимание.

      Устинович, не проронивший ни слова во время рассказа доктора, заерзал на стуле под пронизывающим взглядом. В последнее время люди по-другому начали воспринимать действительность, и сейчас просто так отмахнуться от рассказа доктора он не мог. Тем более, что перед ним не просто обыватель, а исследователь, врач, человек, заслуживающий доверия. Конечно, это пока никак не пересекалось с его работой, а уж тем более с запутанным делом об убийстве мэра.

      – А я чем могу помочь? – нарушил свои размышления