Приключения моряка Паганеля. Владимир Гораль

глас капитана. И еще раз громоподобно: – Бо-оцман!

      Несчастный, изнемогший в борьбе с мыльной напастью, мокрый до нитки Устиныч возвёл очи горе.

      – Бронислав Устиныч! – продолжил вдруг капитан с неожиданной, что называется – ледяной вежливостью.

      Причиной тому была следующая диспозиция – наш пенный ковчег был пришвартован своим правым бортом к левому борту норвежца.

      Когда началась эта мыльная, окрашенная неповторимым национальным колоритом опера, весь личный состав «Сенье», включая вахтенных, высыпал на левый борт. По мере явления из недр нижних палуб нашего намыленного морского скитальца очередного плюющегося хвойным шампунем пенного призрака, норвежцы все более впадали в состояние клинической истерии. Выход на авансцену главного персонажа – мастера Дураченко в роли Саваофа на воздусях, сопровождался уже обессиленным молчанием публики. Наш мастер вовремя заметил благодарных зрителей и счел за благо не подливать масла, пардон, мыла в… пространство.

      – Бронислав Устиныч! – продолжил Владлен нарочито спокойным тоном.

      – Слушаю вас, Владлен Георгиевич, – не без претензии на светскость ответствовал мокрый боцман.

      – А не жмут ли вам фистикулы, любезнейший? – с медоточивым иезуитством осведомилось начальство.

      – Никак нет, Владлен Георгиевич, ничуть, – последовала в ответ чарующая боцманская улыбка из-под усов.

      Непринужденная беседа двух светских, точнее, морских львов была бесцеремонно прервана резкой командой по-норвежски. Последняя раздалась по громкой связи из командирской рубки сторожевика. Галерка мгновенно опустела. Зрители без аплодисментов исчезли по местам несения службы.

      – Влади! – раздался с палубы норвежца знакомый девичий голос. – Иди на меня!

      – Не теряйся, Паганюха, беги, а то передумает, – глумливым Петрушкой прогнусавил вездесущий пошляк Геша.

      Я не без смущения поднялся по трапу на борт норвежца. Лени взяла меня за руку своей теплой ладонью. Этот, казалось бы, невинный жест вызвал у меня приступ внезапной аритмии.

      – Надо брать кимикэл анализ фиш, ваш рыба. И еще, наш кук, повар, просила один, два картон рыба нам на обед, – сказала она.

      Мы заглянули на камбуз, где кук, она же кок – молодая, лет двадцати пяти, рыжеволосая, пышногрудая фру, – посмеиваясь и весело косясь в мою сторону, о чем-то переговорила с Ленни. После этого произошло совсем уж немыслимое. Эта нераскаявшаяся Магдалина приблизилась и, демонстрируя абсолютное отсутствие комплексов, двумя толстыми пальцами пребольно ущипнула меня за щеку.

      – Найс бэби! – сложив губы трубочкой, смачно прогудела она, словно и в самом деле имела перед собой пухлощекого, розового, пускающего пузыри младенца. Я отскочил, шипя от боли и негодования. При этом я чувствовал, как заливаюсь пунцовым колером вареного лобстера. Агрессорша погрозила мне толстым