Пластмассовый космонавт. Антон Павлович Кротков

всякой их западной рок-музыкой, мелкой мещанской психологией, модой на иностранные тряпки. Так что всё правильно. И надеюсь, что скоро мне пойдут солидные потиражные отчисления, – старик Донцов радостно потирал холёные руки. – И знаешь что, зять, решил я вам с Вероникой сделать большой подарок с этого дела. Мне-то самому в моём возрасте уже немного надо… – Тут старик переменился в лице, хитро глянув на дочку с затем. – Хотя, знаете какое я тут на днях сделал открытие? В каждом человеке в старости, если он совсем не впал в маразм, как бы продолжают жить несколько личностей.

      – О, поосторожней с этим, папа! – иронично предупредила Вика. – Недруги только этого и ждут, чтобы спихнуть тебя с должности.

      – А ты не смейся, дочка, я хоть и старый чудак, однако не старый мудак, а это согласись две большие разницы. А насчёт недругов не бойся, в моём департаменте против хозяина ни одна шавка не посмеет голос поднять, я их во как всех держу!

      Продемонстрировав крепко сжатый кулак, Донцов снова обратился к зятю:

      – Так вот, я в себе чувствую присутствие того мальчугана, который когда-то очень давно носился с ватагой босоногих сорвиголов по окрестным дворам. И пылкого юношу, заглядывающегося на всех хорошеньких женщин и мечтающего осчастливить человечество. Чувствую в себе зрелого мужа, который бился за место под солнцем, чтобы утвердиться в этой жизни. И каждый из них требует к себе внимания.

      – Отличный монолог-размышление от первого лица для новой книги, – похвалил Беркут.

      – Диссоциативное расстройство идентичности, а проще говоря, раздвоение личности – так, по-моему, это называется в психиатрии, – с серьёзным лицом съязвила Вика.

      – Вечно ты, дочка, надо мной насмешничаешь! – добродушно проворчал старик.

      Беркут смотрел на эти старческие узловатые, в коричневых пигментных пятнах кисти родственника. Эти длинные крючковатые пальцы никогда не знали иной работы, кроме как стучать по клавишам печатной машинки. Причём руку в литературе «профессиональный стукач» начал набивать по другому ведомству. Во времена НЭПа их обладатель очень дальновидно сумел прислониться к власти, после чего пылкому юноше на всю оставшуюся жизнь было обеспечено место под солнцем, так что биться за него ему не пришлось. До того, как начать выстукивать на своём «Ундервуде» повести и романы, эти ловкие трепетные пальцы набивали сперва доносы, а потом протоколы допросов, когда их обладатель стал внештатным сотрудником, а потом и поступил на службу в органы госбезопасности.

      Ведь в большую литературу отец Вики перешёл из ГПУ. Впрочем, ещё неизвестно, состоялся бы он в качестве писателя, если бы не огромная удача. Его, – тогда ещё никому неизвестного, лишь подающего робкие надежды сочинителя, – буквально за руку привёл в мир большой литературы один очень крупный литературный деятель той поры, близкий к самому Горькому и к наркому просвещения Луначарскому, а также к Троцкому и главному редактору «Известий» Бухарину, что могло со временем крайне печально