Запрети меня. Дмитрий Вельяминов

засвидетельствовать жизнь на нашей планете. И, возможно, этот кто-то придет к той же мысли.

      Стоит завершить это повествование словами французского философа-интуитивиста Анри Бергсона: «По правде говоря, все восприятие уже есть память. На практике мы воспринимаем только прошлое, а собственно настоящее есть лишь ускользающее продвижение прошлого, пожирающего грядущее». Бергсон придал понятию «память» новую глубину и дополнил сухие научные сведения, связав память с духом и утвердив именно дух в качестве независимой реальности. Это вдохновило таких мастеров литературы, как Марсель Пруст, чей цикл «В поисках утраченного времени» в какой-то степени есть попытка извлечения из глубин сознания памяти духа, памяти эмоциональной. Битники продолжили эту традицию. Но разве в наше время берут в расчет подобную ерунду? Наше время требует краткости – требует истории болезни.

      Запрети меня

      – Отличный вид.

      – Да, только день отвратительный.

Из диалога международного экипажа станции «Мир» во время аварии, вызванной столкновением «Прогресса-М34» с модулем «Спектр» 25 июня 1997 года

      И в целом я ебал такой футбол…

Саша Скул

      Фрагмент памяти 1

      Единственный способ, которым я лечился от гриппа в те времена, когда над Москвой еще висел огромный логотип фирмы «Мерседес», наркотики продавали face to face, а призрачная Hidra не наводнила города закладками с новой жестью, состоял в том, что я плевал на рельсы метро утренней гашишной мокротой и ждал, пока многотонный состав раздавит и разнесет по всему железнодорожному полотну извергнутые мной частички утренней боли с привкусом зубной пасты, купленной по акции. Поезд скрипел тормозами точно на том месте, куда я плюнул, и уничтожал слюну своим весом. Пожалуй, только в такие моменты я испытывал чувство относительного реванша, хотя и догадывался что всем нам, сидящим на «тяжелой кухне», скоро конец. Невольные свидетели моего чрезвычайно несимпатичного поступка, зевавшие на платформе в ожидании состава или потом ехавшие со мной в вагоне, неловко улыбались, случайно встретившись со мной глазами. Но мне всегда все прощалось в силу невинной внешности, за которой на самом деле редко скрывалось что-либо, кроме порочности, которую я моментально готов был проявить, если в этом возникала необходимость. К тому же эта станция метро находилась на окраине города, где никто не обращал внимания на такие мелочи, как свернутые носы и раскуроченные в кровь лица людей, по вечерам (впрочем, как и по утрам) возвращавшихся из местных дешевых наливаек…

      Мне-то уж точно было наплевать – я лишь надеялся не узнать в них кого-нибудь из знакомых, чтобы не разоряться на платок для раны, если она еще кровоточит, и не разориться в принципе. В благодарность за платок рискуешь, пока тебя будут придерживать за рукав рубашки ладонью в запекшейся крови, услышать историю о том, как лицевые счета оказались под административным