Дневник. Денис Шлебин

поворот для меня самого, абсолютно не хотел посвящать этому актёру целый абзац. В общем-то это мой дневник и пишу я для себя. Накопилась куча невысказанного окружающим, а в первую очередь, самому себе.

      И так, такая «заметка на полях», так сказать, для самого себя.

      Не при каких обстоятельствах не останавливаться, даже если зайду в тупик.

      Писать всё, что хочется, не думать хорошо это или плохо. Высказываться.

      Не сочинять, а писать правду.

      Сегодня восемнадцатое сентября, пятница (как в школе, блядь). И я начал вести дневник. Утро началось не у меня «дома», да у меня его и нет (по привычке хочется поставить смайлик). Проснулся у друга Егора с лёгким недопониманием реальности, видимо вчерашняя трава ещё не отпустила. Выпили кофе, я съел Ашлян-Фу, купленное заранее вечером для завтрака. Посмотрели две серии «Блудливой Калифорнии». Знатно обосрался и поехал на велосипеде, на репетицию. Я играю на тарелках в барабанном шоу «Ener Beat», занятие так себе, но денег приносит достаточно для моего скромного существования. Настроение с утра было просто великолепное, проезжая по микрорайону, среди четырёхэтажных панельных домов, по аллее, решил немного срезать и поехал по видневшейся впереди тропинке, через пустырь с редко расставленными, железными гаражами с ржавыми потёками по бокам от мочи. Засмотрелся на девушку, не заметил арык и перевернулся, ничего серьёзного, поцарапал колено и ушиб ладони. Надо признать мне удалось привлечь к себе внимание, и не только её .

      – Вы в порядке?

      – Всё охуительно. – Ответил я и на этом наша беседа закончилась.

      На репетицию опоздал, я часто опаздываю, возможно это такое амплуа распиздяя, а может и черта характера. Надо на досуге исследовать это явление.

      На репетицию пришли не все. Прогнали два номера, немного попридумывали новый номер, а остальное время сидели, пили кофе, пацаны усердно накуривали и без того вонючий подвал. И всё время трещали, в основном над Упырём, что он толстый и педик, хотя, вроде и не педик.

      После репетиции заехал в то место, которое называю «домом» и узнал, что братишка спалил движок на мотоцикле, а как раз накануне я решил его продать, чтобы поехать к будущей жене в Ташкент и привезти её сюда. Вот такая жопа.

      Затем поехал в художественную «Мастерскую», сегодня у меня был первый урок, который я отвёл самостоятельно, должно было быть около 10-ти детей, а пришли всего две девочки. Прошли с ними построение рисунка, светотень и штрих.

      После занятий поехал к другу Джону, путь до него занял минут 15, погода была пасмурная и по пути пришлось надеть кофту. О чём думал пока ехал, не помню, но мысли однозначно были не плохими.

      С Джоном пили кофе и пиздели о всякой хуйне: о траве, былых тусовках. Да, тусили мы знатно. Он с мамой и братом Саней снимал дом, по которому ползали толстые и противные слизняки, он посыпал их солью, и они растворялись, словно маленькие вампиры под лучами яркого солнечного света. Во дворе у него росла яблоня, а летом его мама сажала цветы – розы, пионы и ещё какие-то маленькие, похожие на лица бородатых старичков, в углу стоял сортир, в нём валялась куча пластиковых бутылок – бульбуляторов, через которые курилась трава, так много, что когда я ссал то слышал глухой стук струи по бутылкам. Перед входом в дом был высокий навес, накрытый шифером, под ним стояла кровать с растянутыми железными пружинами, Саня летом спал на этой кровати, когда сильно напивался, рядом расположилось кресло, старое, подранное, на нём почти всегда лежал пёс по кличке Гоша. Джон говорил, что он мопс, но общего с мопсом у него было только то, что он собака. А был Гоша маленький, с сильно выдающейся вперёд нижней челюстью, на которой сохранился только один передний зуб. Гоша не гавкал, а издавал звук похожий на хрюканье. Когда мы выходили из дома курить под навес, то он слезал с кресла и охотился за нашими ногами, стоило только отвлечься, он наскакивал на ногу и принимался ее трахать, это было отвратительно.

      В доме у Джона всегда было очень жарко и летом, и зимой, пахло сыростью и едой, мы постоянно выметали всё, что было съестного, когда собирались у него, его мама вкусно готовила, особенно торты, у Джона всегда был торт. Рядом с прихожей располагался дверной проём, без двери, но с петлями на косяке, в кухню с мебелью и холодильником советских времён. Во всё это не вписывались современная микроволновка фирмы LG, электрический чайник и цветной китайский телевизор, на котором постоянно, фоном, без звука кто-то обязательно включал порнуху. Напротив, входа в дом также без двери был проём в проходную комнату, часть которой они отгородили шифоньером, таким же старым и убогим, как мебель на кухне, в той части стояла кровать, на которой Джон спал, с другой стороны стоял поломанный диван, им его отдали мои родственники, у которых я живу. Олег – мой дядя всегда напоминал Джону при встрече, а встречались они часто, так как играли в одной рок-группе, что на этом диване они зачали четверых детей. За этой комнатой находился большой зал с двумя диванами, старинным, не рабочим проигрывателем на тонких, длинных ножках, и окнами, выходившими в переулок. В этой комнате мы с Джоном записали как-то целый альбом вдвоём, я притаскивал