Философский гвоздь. Юрий Матвеевский

о легко и найти. Обладая довольно внушительными познаниями во многих сферах деятельности, она не отдает предпочтения чему-либо одному. Манни считает, что привязанность лишит ее свободы, что став профессионалом в чем-то одном, через какое-то время ей все это надоест и она просто разочаруется в себе и будет с сожалением вздыхать о потраченном времени и усилиях. Вот поэтому Манни никогда не задерживается на одном месте больше шести месяцев.

      – Жизнь – многообразна до бесконечности, но, к сожалению, слишком коротка, чтобы засиживаться на одном месте до протертых штанов на заднице, – любит повторять она всякий раз, когда уходит с одной арены на другую.

      Она ловко маневрирует из одного цирка в другой, очаровывая директоров и приближенных к ним прихлебаев своей жизненной философией, свободолюбием и открытостью. Некоторые завидуют ей, другие восхищаются.

      – Как она с легкостью все бросает… А ведь года через два-три могла бы стать руководителем группы, а там и до директора какого-то шапито рукой подать, – говорят они.

      Но есть и такие, которые смотрят на нее с опаской или непониманием.

      – Как так можно? Попрыгушка какая-то. Так она ничего не добьется. К чему она вообще стремиться? – говорят те, кто засиделся на одном месте до мозолей на затвердевших ягодицах, проще говоря, те, кто сидит на жопе ровно и боится сделать неверный шаг.

      – Преданные одной кормушке консерваторы, – говорит Манни о таких лошадках, – но самураи сейчас не в моде. Надо быть полным идиотом, чтобы отдать свою жизнь во имя идеи какого-то долбоеба, возомнившего себя великим лидером.

      Познания Манни настолько разносторонни, что она, наверное, смогла бы даже поднять народ и совершить революцию в какой-нибудь стране. Понятно, что все это не так просто и требует немалых катиталовложений при поддержке заинтересованных лиц в верхах. Она смогла бы найти нужные веревочки и хороводить таким представлением. Но ей это неинтересно, хотя Манни иногда и подумывала о таком трюке.

      – И что с этого поменяется, – размышляла она, – ничего не поменяется. Цирк все равно останется цирком, сколько бы в нем не менялось руководителей и как бы не менялась программа выступлений. Жалко лишь тех, кто прольет свою кровь за чьи-то интересы, поверив в громкие обещания, что все будет в шоколаде. Проблема лишь в том, что шоколад и говно – почти одного цвета. И куда нас окунет очередная смена власти или переворот – вопрос интересный и таящий в себе множество надежд, догадок и предвидений. Но к большому разочарованию уверовавших в светлое будущее, мы останемся в том же дерьме, что и раньше. Дрессированные цирковые лошадки будут все так же изголяться на арене, зарабатывая каждый кто как может себе на пропитание.

      Вот поэтому Манни Пэй просто живет своей жизнью, не сравнивая себя с другими, никому не завидуя и равнодушно воспринимая новости всех форматов: будь то рождение ребенка у соседки напротив или начало очередной войны на Ближнем Востоке.

      – По большому счету всем насрать, что творится вокруг, пока это не коснется их самих. И собственная ноющая боль в коленке гораздо важнее какого-нибудь цунами в Японии, разрушившего пару городов и забравшего несколько тысяч жизней. Хотя, конечно же, мы поойкаем. Ах, как же так? Сплошное лицемерие.

      У Манни есть друг Констант Бейк. Он был, есть и будет пекарем до конца своих дней. Кто-то скажет, это его призвание. Другие скажут, он нашел себя.

      – Пока он имеет с этого доход, он в мышеловке, – скажет Манни, – посмотрела бы я на его преданность своему делу, если бы в его лавке за месяц не купили ни одной буханки хлеба.

      Но Констант уверен, что все будет хорошо. Он, действительно, любит печь свои булочки и не представляет, как будет жить без своей пекарни. Наверное, даже когда к нему на порог явится смерть с косой, ей придется подождать, пока Констант допечет свой хлеб, вытащит его из печки, проверит все ли хорошо и лишь потом можно уже и в мир иной. С чистой совестью и с улыбкой на лице. Но если с выпечкой будет что-то не так, увы, косорылой придется подождать. И сколько это продлиться, будет решать уже сам Констант. Ничего не поделаешь.

      – Насколько важным ты считаешь результат своего труда для общества – определяет все, даже продолжительность твоей жизни, – иногда говорит Констант, – можно сказать, что это мой смысл жизни. Точка.

      Констант любит частенько вставлять в свои речи слово «точка». Это значит, что сказанное перед «точкой», не подлежит никакому опровержению и пытаться его переубедить или доказывать обратное – пустая трата времени. Это Констант. Он такой. Точка.

      У Манни нет «точек». Ее жизнь – сплошные запятые, знаки вопроса и троеточия.

      – Она в поисках себя, – воскликнут знакоти человеческих душ и горе-психологи.

      – Идите на хер, – спокойно ответит Манни, – вы все уже помешались, типа, на деле своей мечты. А если в характере какого-то человека не предусмотрена склонность к постоянству? Он просто живет, как у него получается, и в принципе доволен этим. Нет же, ему на глаза попадается какой-то распиаренный толмуд по саморазвитию, написанный типа аворитетным пиздоболом, и все. Поезд сошел с рельс… Люди разные. И образ