Дельфийский оракул. Екатерина Лесина

которому не раз и не два приходилось преодолевать путь от крохотной стоянки до серой двери, изукрашенной царапинами и надписями.

      Илья опасался, что водитель машины сбежит, но тот посторонился, пропуская Далматова. Благо, в кармане его лежали украденные ключи – Далматов искренне собирался вернуть их владелице, когда сделает дубликаты.

      – А вы к кому? – поинтересовался Илья, поднеся «таблетку» магнитного ключа к считывающему устройству.

      Домофон мигнул, пискнул. Дверь открылась. А человек в спортивном костюме буркнул:

      – К себе. С женой поцапался. И ключи забыл. Думал, до утра во дворе проторчу, а тут – ты.

      – Повезло, значит, – Далматов посторонился, пропуская этого «нового знакомого».

      – Точно. Повезло.

      Высокий. В спортивном костюме с лампасами, в кедах – дешевых, в черной бейсболке, надвинутой на самые глаза. И лица не разглядеть в этой густой тени, так, что-то «черненькое белеется».

      Далматов вошел следом за ним и нажал на кнопку вызова лифта.

      Незнакомец воспользовался лестницей. Ступал он тихо, по-кошачьи, но на пролете остановился, думая, что эта его остановка не будет замечена Ильей. И Далматов подыграл ему. Он принялся насвистывать какую-то мелодию, первую, пришедшую ему в голову.

      На третий, значит, идет…

      Лифт пришел. Открылась и закрылась дверь, Далматов поехал на седьмой. В кабине подмигивали лампы, терпко пахло духами. Скрежетали тросы. Остановившись, лифт нехотя распахнул дверцы. Илья очутился на незнакомой площадке, к счастью, лишенной освещения.

      Здесь было легко спрятаться.

      Далматов снял ботинки, ключи положил в карман. Спускался он осторожно, стараясь дышать тихо, а двигаться – еще тише.

      Шестой этаж. Что-то щелкнуло, и лампа погасла. Все лампы погасли, впуская в подъезд темноту. Третий этаж, значит? Поругался с женой, да?

      Пятый. Окна приоткрыты, из них тянет холодом. Глаза его привыкают к темноте.

      Ниже. Тише…

      Еще пролет. Слабый свет, словно запертый в склянке. И человек, сидящий на корточках перед дверью квартиры. Он не пытается взломать замок, ему вовсе не интересна ни дверь, ни то, что за ней скрыто. Ему хватает площадки. Тряпичный коврик отодвинут в сторону, и человек, сопя от напряжения, что-то чертит на полу, подсвечивая себе зажатым в зубах фонариком.

      Далматов поднялся на один пролет и, присев, изготовился – ждать. Вряд ли ожидание будет долгим.

      Человек отложил мел и достал из кармана белое махровое полотенце. Раскатав ткань поверх рисунка, уселся на него. Из сумки появилась банка с чем-то желтым, некая плашка и свеча, которую он аккуратно установил в центре плошки.

      – Альмет колд кольто, мет кольт совенид…

      Свеча горела ровно, но неярко. А человек, скукожившись, что-то торопливо писал на клочке желтой бумаги. Затем обмакнул бумажку в емкость с маслом.

      – Репете мед репет, поум мидаид…

      Бумага вспыхнула, опалив пальцы просящего о чем-то неведомом,