После измены (сборник). Мария Метлицкая

сердце не зашлось. А у него все по плану. Квартира. Стенка. Холодильник. Телевизор – сначала один, большой – в гостиную. Потом маленький – в кухню. Потом копили на машину, во всем себе отказывали. Потом на ковер. На отпуск. На пальто. На сапоги. Я понимаю – все так жили. Я не об этом. Просто однажды нашла у него тайник в старой подушке. Там – все по пачечкам, резиночкой аптечной перехвачено: рублики, трешки, пятерки. Рубликов поболе – как на паперти стоял. Просто их было проще утаивать. Я ему эти пачечки в нос – а он на меня от злости, что нашла, замахнулся даже и заплакал. Представляешь? Говорит, что от обиды – он же старался. Все на семью, для семьи. Наверное. Только мне так противно стало! Не передать. Как будто вор в собственном доме. Дура я, конечно. Как я его умоляла в Европу поехать! В самый дешевый автобусный тур! А он – только Турция. Потому что там дешевле всего и все включено. Жри, пей. Кошелек можно не доставать. Он еще с собой в Москву прихватил из гостиничного ресторана в последний день. Представляешь? Сыр нарезанный, ветчину, яйца вареные, виноград. Распихивал все в чемодан и радовался, а дома вытащил и жрал, покрякивая. Как черную икру. Такое вот удовольствие от экономии. Или – от халявы. – Сестра замолчала и посмотрела в окно. А потом тихо продолжила: – Ну и эта баба, Нина Петровна… Она ведь даже на его юбилей к нам домой приперлась, не постеснялась. Зад такой, что углы шибает. Смеялась, что ее «виолончель» вся в синяках. С гордостью, надо сказать, сообщила. На голове – башня, вся в янтаре и самовязе. Духи такие, что тошнить начинает. Арабские, наверно. Обычная такая тетка, явно склонная к истерикам и экзальтации. Да, еще свою кулебяку приволокла – вы же, типа, не по этой части. Все, стало быть, про меня знает. Взглядами исподтишка с моим перекидываются. Она что-то там пробует со стола и морду кривит. А он извинительно плечиками двигает – дескать, не обессудь! Из серии – ну барахло, а не хозяйка моя благоверная, уж извини. Ну а уж когда это его завещание нашла… Вот это был удар! Что рядом с этим его жадность, расчетливость и кульки из ресторана. Все это показалось такой ерундой, все померкло. Я тогда долго думала. Пару месяцев. Выпереть его к чертям? Но он же так просто не уберется. Все начнет делить – ложки, тряпки кухонные. Квартиру разменяет. И что? Я на старости лет в коммуналку отправлюсь? Или – к маме? А здоровье уже тогда барахлило. Сяду на пенсию по третьей группе? Работать мне тяжело. Только если консьержкой к себе же в подъезд или – в соседний. Вот и подумала – а черт с тобой! Буду тебя использовать, как смогу. На него мне, в сущности, наплевать. Как мужчина он мне не интересен. Пусть Нина Петровна умиляется в полном объеме. И я на все наплевала. Ушла спать к сыну в комнату. Готовить перестала. Спрашивать его, когда он придет, – тоже. В Турцию, полагаю, с ним теперь ездит та же Нина Петровна. Мне по здоровью на юг нельзя. И интересно – не уходит ведь. В смысле – к ней, на постоянку. Сила привычки, видно. Мужики ведь бояться кардинально что-либо менять. А может, она не хочет. Будни начнутся, носки на полу. А она, судя по всему, девушка романтическая. Любит стихи Есенина и, представь, Асадова. На гитаре играет, глазки закатывает.