Аврора. Жюльетта Бенцони

с Элеонорой фон Кнезебек, своей фрейлиной. Та от нее не отходит, но я с ней почти незнакома. Она такая же скрытная и молчаливая, как ее госпожа.

      – Почему бы тебе не попытаться с ней поговорить? Вдруг ты узнаешь, что думает обо мне ее госпожа, дошла ли до нее история с диваном…

      – Этот двор так отравлен злобой и сплетнями, что она наверняка что-то слышала. Не удивлюсь, если до ее сведения все это довели раньше, чем до сведения герцогини…

      Так оно и было. В Ганновере были известны все подробности несостоявшейся целльской свадьбы, и у Софии Доротеи было слишком много врагов, чтобы держать ее в неведении о произошедшем. Первой не выдержала, конечно же, сестрица «этой Платен» Катарина фон Буш, бывшая любовница Георга Людвига: ей доставило удовольствие живописать сценку на диване в записке – естественно, анонимной. А затем сама курфюрстина поспешила с жестоким наслаждением донести пикантную сплетню до сведения ненавистной «грязи под ногами».

      Оставалось только удивляться, что об отношениях между «этой Платен» и графом Кенигсмарком Софии Доротее не нашептали раньше. Она страдала молча: оскорблена была не только ее любовь, но и представление о порядочности; если она и могла допустить, что Филипп от нее отвернулся – как-никак, после получения поддельного письма о разрыве минуло уже восемь лет! – для нее было непостижимо, как мог ее нежный возлюбленный польститься на такую фурию. Оставалось заключить, что он явился именно для того, чтобы отомстить, чтобы уязвить ее зрелищем своей страсти к другой, своей развращенностью!

      Видя, как чахнет бедняжка, фрейлейн фон Кнезебек, очевидица ее бессонных ночей, потоков слез, приступов лихорадки, забеспокоилась и уже была не прочь поделиться с кем-нибудь своими тревогами. Авроре не составило труда встретиться с ней как будто случайно в дворцовом парке. Она решила не ходить вокруг да около, к тому же ей было жаль тратить время на упражнения в ораторском искусстве. Она сказала только самое необходимое: что ее брат по-прежнему любит свою бывшую невесту, но надо его поощрить, иначе этому недоразумению не будет конца…

      Тем же вечером в роще, где тьма была еще гуще, ей в руки сунули короткую записку для брата:

      «Я люблю вас даже сильнее, чем прежде. Так, как я вас люблю, никто никогда никого не любил, и страдаю я так, как никто не страдал…»

      Эти скупые слова стали для Кенигсмарка ураганом, тут же смахнувшим все, что загромождало его жизнь, начиная с «этой Платен». В одно мгновение на глазах у изумленной и смутно тревожащейся сестры он стал прежним – юным влюбленным из Целле. Записка заканчивалась назначением свидания в лесистом уголке парка, где София Доротея имела привычку уединяться, и Филипп бросился туда, крикнув Авроре на бегу:

      – Она меня любит!.. Наконец-то я обрету счастье!

      Так началась огромная, великолепная любовь, трепетно охраняемая Элеонорой Кнезебек. Эта уроженка Ганновера была сентиментальна, один за другим поглощала любовные и рыцарские романы и охотно взяла на себя устройство свиданий двух любовников