Бешеные страсти. Юлия Климова

на меня, посмотрите». Клим повернулся к своему соседу и произнес несколько слов – показалось, или он все же бросил на меня короткий взгляд?

      – Столько шума из-за какого-то кувшина, – недовольно протянула Эдита Павловна. – Ковальский так за него бьется, будто этот глиняный горшок отыскали в одной из египетских пирамид.

      Теперь я знала, что Клим приехал за «Парижем». Знала. В груди подрагивала злость и настойчиво кашляла совесть – кхэ, кхэ, кхэ… Сколько бы я ни старалась относиться к случившемуся с равнодушием, ничего не получалось – Шелаев, как назло, достиг своей цели. «Мне все равно, все равно, меня это совершенно не касается…» – нараспев повторяла я и продолжала лететь на дно пропасти под названием «Очередное Предательство Дома Ланье на Радость Климу Шелаеву». Каждое слово обязательно с большой буквы!

      «Когда же вы оставите меня в покое, когда забудете о моем существовании? Почему вы выбрали именно меня для своих игр и мести? Ваш отец любил мою маму…» Мысль оборвалась, и я почувствовала, как горят щеки, как сильно колотится сердце.

      Но разве это сложно: взять и открыть правду бабушке? Нужно всегда делать то, чего враг от тебя не ждет – так почему бы и нет? Покосившись на Эдиту Павловну, я тяжело вздохнула и стала подбирать слова-проклятья, которые при случае можно было с удовольствием обрушить на голову Клима. «Возьму и скажу. Еще минута – и сделаю это».

      Но я хранила молчание.

      – Что с тобой? – спросила Эдита Павловна. – Душно?

      – Немного, – ответила я.

      – Наконец-то Ковальский получил свой кувшин, – она усмехнулась. – Какой лот следующий? Отлично, это не займет много времени.

      Желая хотя бы немного отвлечься и развеселиться, я представила себя самой богатой женщиной планеты. Вот на продажу выставляют Тафта, я поднимаю руку, объявляю: «Сто миллионов долларов!» и добавляю: «Заверните, пожалуйста, картину и отправьте ее в дом Ланье».

      А дальше?.. На чьей я стороне? На своей. Именно поэтому картину покупаю я, а не бабушка или Шелаев. «Ну, а дальше?» – настойчиво твердил внутренний голос.

      «Если я отдам картину Эдите Павловне, значит, встану на ее сторону…»

      Зачем Тафт написал этот «Коричневый Париж»? Почему он не увлекался желто-красными натюрмортами с яблоками, лимонами, виноградом и тыквой?! Что может быть лучше тыквы?

      Я сжала губы и признала свое поражение. Все, что мне оставалось, – сидеть и ждать развязки (увы, роль явно не геройская). Но хуже всего было то, что я стала гадать, каким образом Шелаев победит Эдиту Павловну. «Он сравнил аукцион с театром… Почему?»

      – Стартовая цена лота – сорок восемь тысяч, – донесся жизнерадостный голос аукциониста. – Есть ли желающие приобрести этот замечательный поднос?

      – Надеюсь, что есть, – неслышно произнесла я, мысленно отодвигая битву за «Париж» еще минут на двадцать.

      За последующие полчаса я узнала, что подносы не пользуются популярностью, зато столовые приборы, стулья и бюро вызывают живейший интерес. Эдита Павловна стала раздражительной