Червоточина. Андрей Буторин

с Соней? Почему вы пришли? Вы что-то узнали?..

      – Извини, Зоя, – положил ей руки на плечи Бессонов. – Извини, что побеспокоили. Мы ничего пока не знаем. Просто, видишь ли, мой сын тоже в этой маршрутке ехал. Такой вот хард-рок.

      Женщина вздрогнула, потянулась к Геннадию Николаевичу, словно хотела прижаться к нему, но опомнилась, опустила руки, отступила на шаг, так что и Бессонову вновь пришлось прятать ладони за спину, и прошептала:

      – Невероятно!.. Как же все невероятно…

      – Что, Зоя? Что невероятно? – шагнул следом за ней Геннадий Николаевич.

      Женщина помотала головой, будто стряхивая наваждение, вновь бросила взгляд на гостей и сказала:

      – Что же я вас в прихожей-то держу? Проходите в комнату, я сейчас чай заварю.

      – Да не нужно, Зоя, – попытался запротестовать Бессонов, но хозяйка была непреклонной:

      – Ну уж нет! Столько лет не виделись… Да и поговорить нам все равно нужно… обо всем этом…

      – Вы меня извините, – бросил взгляд на часы Ненахов. – Вам и правда поговорить стоит, а я вам только мешать буду. К тому же у меня еще кое-какие дела есть. Так что разрешите откланяться.

      Геннадию Николаевичу показалось, что по лицу давней приятельницы скользнул лучик радостного облегчения. Во всяком случае, уговаривать она бывшего полковника не стала. Бессонов тоже подумал, что без посторонних Зоя почувствует себя уверенней, да и он не так будет стесняться, делясь с ней общей бедой. Поэтому сказал лишь другу:

      – Ты мне звони сразу же, как что-то узнаешь, договорились?

      – Разумеется. Ты тоже. Возможно, вечером заскочу к вам. Зое привет!

      Женщина удивленно распахнула глаза, и Бессонов поспешил объяснить:

      – Мою жену тоже Зоей зовут.

      Сказал и вспомнил, что позвонить еще раз супруге так и не соизволил. А ведь она ждет, волнуется…

      Но тут как раз хозяйка отправила-таки его в комнату, а сама пошла провожать Ненахова и заваривать чай, чем Геннадий Николаевич и не преминул воспользоваться. Сел в старое, уютное кресло, достал мобильник, позвонил жене, успокоил как мог, обещал быть через час дома.

* * *

      – А волосы-то красишь, – непонятно почему вырвалось у него, когда Зоя Ивановна расставила на журнальном столике чашки, вазочки с вареньем, печеньем и конфетами.

      – Так ведь лет-то мне сколько! Из рыжей давно пегой стала, – засмеялась давняя знакомая и будто вновь превратилась в прежнюю Зойку-Кокошечку. Но смех быстро оборвался, и женщина опять стала выглядеть на все свои пятьдесят с хвостиком. – Ты сам-то как? Все такой же, смотрю.

      – Да я нормально, – махнул рукой Бессонов. – Женился тоже. Давно уже. Ниче… ну, Кольке, сыну, тридцать скоро.

      – Тридцать? – удивилась Зоя Ивановна, подозрительно оглядев Геннадия Николаевича. – У тебя ж не было тогда никого…

      – Ну, еще-то не тридцать. Двадцать восемь пока. Но скоро ведь… – Нехорошая мысль собралась возразить нечто гадкое, но Бессонов сумел от нее отмахнуться.

      – У тебя уже, наверное, внуки.

      – Какое там! – отмахнулся