Операция «Лохмы» и другие неправдивые истории. Сергей Юрьевич Борисов

свидетельство принадлежности к сильному полу. Хорошо, другие доказательства на лицо, в смысле – остались, не отвалились. Кизяков оглядел себя. В сохраности… Но ни волосинки. Дите! Младенчик!

      Настроение стремительно катилось вниз, и не было этому склону конца.

      Валентин Николаевич прошлепал в комнату, оставляя на полу мокрые следы, и стал готовиться к выходу в люди. Носки, рубашка, костюм, галстук. Подержав в руках ушанку, он выругался непечатно и запулил ее в угол, вымещая на невинном пыжике кипящую злость. Снова подошел к зеркалу, взглянул и застонал. Привычный ему и многим образ исчез. Никакой солидности! О привлекательности и говорить не приходится, поскольку сказать нечего, плюнуть только. Какая-то подозрительная личность, от такой держаться подальше – самое верное. Не зек ли, только-только откинувшийся с зоны? Даже не оброс еще!

      Валентин Николаевич в изнеможении закрыл глаза. Минуту спустя сбившееся с ритма сердце заработало ровнее. И вновь вернулся вопрос: «За что?». Ответа не было, и вопрос трансформировался в «как?».

      Кизяков перебирал версии, отметая одни – самые безумные, и тут же выдвигая другие – безумные чуть менее. Может, он болен? Какой-нибудь вирус? Атипичная пневмония? Но при чем тут пневмония, особенно если атипичная? Да и победили ее. Даже в Китае победили. И волосы от нее не выпадают. Сам коньки отбросишь – это запросто. Но волосы на месте. Они, волосы, говорят, даже после смерти растут. Как и ногти. И зубы.

      Перед глазами встала картина разверстой могилы, и он сам – в гробу, белых тапках и с блестящим зубастым черепом. Валентин Николаевич издал еще один стон, громче прежнего.

      Вирус… Какой-нибудь новый, официальной медицине неизвестный, а военные, сволочи, никогда не признаются, что упустили из своих хранилищ. И как лечить не скажут. Военная тайна!

      Но где он мог его подхватить, этот вирус? Да на улице. Вон, во всех газетах пишут, по телевизору талдычат: воздух кишмя кишит всякой гадостью! И военным, опять же, платят скудно. Сидят в своих бункерах и думать о службе не думают. О заразе всякой рукотворной, о безопасности, о людях…

      Кизяков прислушался к своему организму: нигде не сбоит, не хрипит, не клокочет? Жар? Пот? Дрожь? Озноб? Исследование завершилось выводом: чувствует он себя вполне сносно, а если честно, то абсолютно здоровым, но это, вероятно, пока.

      И тут его осенило, будто ударило. Неужто Людка? Нет, чепуха, быть не может. Сколько спят – ничего такого. Да и было-то у них в последний раз, припомнить, месяца два как. Или все-таки она? Стерва, где шаталась, с кем валялась – подцепила!

      – Убью! – пообещал Кизяков, и ему полегчало. Своей определенностью, исключающей варианты, решение воздать любовнице по заслугам разметало иные намерения и мысли, роившиеся в голове.

      Твердым шагом он приблизился к двери, глянул в глазок – на площадке пусто, только после этого отомкнул замок и вышел.

      – Вот вечером и убью!

      – Валентин Николаевич, вы, никак, сами с собой разговариваете?

      Кизяков