Груша на ночь. Марат Валеев

нной гостинке. В дешевой коляске посапывал бутуз. Зайцев склонился над ним. Точно, ушки у парня были оттопырены так же, как у него. Но нос напоминал кого-то другого.

      – Так ты еще и с Нерсесяном? – обрадовано спросил он.

      – Ну, было разок, – зарделась Люсьен.

      – А ну-ка звони ему, – решительно сказал Зайцев.

      – У меня нет его телефона.

      Зайцев полистал свою записную книжку:

      – Вот, набирай!

      Через полчаса их компанию разделил и Нерсесян.

      – Да, нос мой, – согласился он. – Чистая работа…

      – Да? А ты глянь на его уши, – ревниво сказал Зайцев.

      Нерсесян снова склонился над коляской. Малыш в это время завозился во сне, высвободил из-под одеяльца ножку. Чуть ниже пухлого коленочка темнело большое родимое пятно.

      – Ага! – в один голос сказали Зайцев и Нерсесян. – Где-то мы уже такое видели! А ну говори, зараза: у тебя шуры-муры были и с Цыбулей?

      – Ох, не спрашивайте, мальчики! – мечтательно прикрыла глаза Люсьен. – Только где он, Цыбуля этот? Давно уже затерялся где-то в степях вильной Украины.

      В это время открыл свои глазки малыш. Они были ярко-голубые.

      – Николая Петровича, самого начальника партии, глаза! – потрясенно сказал о Зайцев. – Ну ты, Люська, даешь!

      – Так начальник же, – пожаловалась Люсьен. – Эх, да если бы я знала, где он сейчас, разве вы бы нужны были мне? Слышала я, подался Николай Петрович куда-то на повышение. А куда – не знаю.

      Зайцев и Нерсесян переглянулись.

      – Ты обещаешь, что оставишь нас в покое, если мы дадим тебе координаты Николая Петровича? – с затаенной надеждой спросил Зайцев.

      – Обещаю! – с не меньшей надеждой ответила Люсьен.

      Нерсесян торопливо написал номер телефона на клочке бумаги:

      – Вот, звони! Но про нас – ни слова, да?

      Люсьен набрала номер.

      – Приемная заместителя губернатора по промышленности Николая Петровича Гулеватого, – мелодичным голоском сказала на том конце провода секретарша. – Слушаю вас…

      – Вот, папашка, ты и попался! – обрадовано прошептала Люсьен, в то же время отчаянно отмахиваясь рукой от двух других отцов сына партии – чтобы шли восвояси. – Скажите, я могу записаться на прием к господину заместителя губернатора, по личному вопросу?.. Через неделю, в семнадцать ноль-ноль? Хорошо!

      – А ты не помнишь, у кого в нашей партии была ямочка на подбородке? – озабоченно спросил Нерсесян у Зайцева при выходе из подъезда гостинки.

      – Нет, не помню, – ответил Зайцев. – Да какое это теперь имеет значение? Люсьен теперь хватит одного Николая Петровича.

      – Пожалуй, хватит, – согласился Нерсесян. – Ох, не завидую я ему.

      – Да уж! Как хорошо, что мы с тобой так и остались рядовым членами партии, простыми геологами…

      Алексей Тишайший

      Алексей Бобриков относился к категории благопристойных людей. На работу не опаздывал, в общественном транспорте всегда уступал место пожилым. Не пил, ни курил, жену и соседей уважал. С одной стороны – прямо золотой он был, этот гражданин Бобриков. А с другой – скучный и во всем предсказуемый, никому не интересный. И потому звали его за глаза «Алексеем Тишайшим». Пока однажды с ним не случилась эта история.

      Пошел Леша выносить мусор в гололед, поскользнулся, упал и вернулся домой с синяком под глазом.

      Увидев своего примерного мужа с синяком, Ольга охнула и с какой-то неясной надеждой спросила:

      – Неужто подрался, Лешенька?

      – Еще чего, – буркнул Алексей и осторожно потрогал распухший глаз. – Поскользнулся на улице. Гололед, а никто не посыпает песком. Непорядок это!

      Утром Бобриков, несмотря на травму, был на работе. И тут же столкнулся с непривычной для него ситуацией: на него стали обращать внимание!

      – Хорош фингал! – первым сказал Мазыкин. – Неужто ты, Леша, наконец-то застукал свою с этим… Ну не прикидывайся шлангом, все же знают, с кем. Да, если у тебя такой синячище, представляю, что стало с рожей этого прохиндея! Молодец!

      Бобриков ошеломленно потрогал вдруг занывший с удвоенной силой подбитый глаз.

      – Это я упал, когда мусор выносил, – уныло сказал он в спину уходящему Мазыкину.

      – Я всегда говорил, что Бобриков еще тот фрукт! – обрадовано заявил Скворцов. – А то: «Я не пью, у меня свои принципы!» Небось, наелся вчера? И почему в отрыве от коллектива? Был бы с нами, мы бы тебя в обиду не дали.

      И тут что-то дрогнуло в душе морально устойчивого Бобрикова.

      – Да было дело, – нехотя сказал он под одобрительные смешки сослуживцев. – Иду я, значит, вечерком с одной. Ну, тут подваливают трое. «Дай, – говорят, – закурить. И иди дальше. Без бабы». Ну, я им и дал. Прикурить. Надолго запомнят! Правда, и сам вот подставился.

      К концу дня Бобрикова вызвал к себе шеф. Посмотрев на него с нескрываемым любопытством,