Последний снаряд. Марк Ефетов

выкрикнул: – За мной бегом марш!

      Глаза чуть привыкли к темноте, и он различал теперь косой бугор, за который бежали в укрытие еле видные фигуры людей. Бежать надо было осторожно, чтобы не споткнуться или не провалиться в темноте в какую-нибудь яму или канаву. Услышав за собой не то порывистое дыхание, не то тяжелые вздохи, Матвей Тимофеевич на мгновение остановился и выкрикнул с озорством:

      – Эй, храбрецы, на войне надо не о смерти вопить, а о жизни думать! Тогда смерть обойдет тебя стороной. Не отставай!.. Ложись!

      Вовремя отдал он последнюю команду, падая лицом вперед, как бы вдавливаясь в землю, закрывая руками голову. Тех красноармейцев, кто не успел лечь тут же за ним, воздушной волной опрокинуло, повалило навзничь, засыпав землей лицо, забив пылью нос и уши. Видимо, враг бомбил теперь точно по цели, и смерть подошла совсем вплотную к Ратикову и его товарищам по эшелону…

      Ольга Олеговна

      Володя и Наташка стояли, тесно прижавшись к матери. Этой ночью они услышали войну, а сейчас увидели. Наташка захныкала и вдруг заревела. Ее никто не успокаивал, на нее никто не кричал, не цыкал, не требовал замолчать. Она рыдала громко – и вдруг замолчала…

      В это мгновение Галина Фёдоровна, как бы очнувшись от сна, рванулась вперед, увлекая за собой детей, и сказала:

      – Пошли!

      Было страшнее, чем ночью во время бомбежки. Страх этот не покидал Володю всю обратную дорогу, и ему все время виделась темная громада дымящихся камней, что-то тяжко-серое, почти черное, сумрачное среди ясного солнечного дня.

      Обратно шли молча и торопливо. Наташка, не успевая за большими шагами взрослых, переходила в бег. Она сначала похныкивала, потом же, снова почувствовав, что сейчас не до нее, замолчала.

      А вот и маленький дом Ратиковых. Утром еще по двум сторонам подъезда были две маленькие витрины – молочной и булочной. Теперь же на тротуаре высилась куча мусора и битого стекла, а вместо магазинных окон – пирамида мешков с песком, прикрытых снаружи листами фанеры.

      От этого дом сразу как бы ослеп.

      – Володя, ты не заметил, разве эти окна ночью разбило? – спросила Галина Фёдоровна.

      – Не помню, мама.

      – Разбили! – сказала Ната. – Я помню.

      Войдя в подъезд, Володя прежде всего открыл почтовый ящик, пошарил в нем рукой и сказал:

      – Ничего, мама. Письма с фронта медленно идут. Вот и Мишка ничего не знает о своем папе.

      Миша, школьный товарищ Володи, в один с ним день проводил отца на фронт.

      – Ты плохо искал.

      Галина Фёдоровна опустилась на колени перед ящиком – для ее роста он висел слишком низко, – отодвинула дверку-дощечку и заглянула внутрь.

      – А это что?! – Она держала в одной руке бумажку, а другой вытирала глаза. – Прочти, Вова, это не письмо, а какая-то повестка-извещение. Прочти же: у меня все расплывается перед глазами.

      В подъезде было сумеречно: единственное окно из подъезда на улицу тоже, как витрины магазинов, за это утро, видимо, забили фанерой