Советские тексты. Дмитрий Пригов

в приговского Милиционера.

      В буфете Дома Литераторов

      Пьет пиво Милиционер

      Пьет на обычный свой манер

      Не видя даже литераторов

      Они же смотрят на него

      Вокруг него светло и пусто

      И все их разные искусства

      При нем не значат ничего.

      Несложно увидеть в этом опусе разыгрывание мистерии отношений художника и власти, показанных к тому же достаточно жестко и несентиментально. Но самый антураж цедеэловского буфета снимает фатальность разворачивающейся драмы, а главное, представитель системы – сакраментальный Милицанер оказывается хранителем порядка и гармонии. Мучительная тяга интеллигента к власти становится не постыдным тайным комплексом, но естественным проявлением извечной человеческой тоски по налаженному мироустройству.

      Вот придет водопроводчик

      И испортит унитаз

      Газовщик испортит газ

      Электричество – электрик

      <………………………………….>

      Но придет Милицанер

      Скажет им: Не баловаться!

      Столь же глубинное культурно-психологическое оправдание получает у Пригова уже упомянутое здесь стремление к дефициту – одно из самых фундаментальных свойств советского человека, роднившее интеллигенцию, во многих отношениях страшно далекую от народа, с широкими массами:

      В полуфабрикатах купил я азу

      И в сумке домой незаметно несу

      А из-за прилавка, совсем не таяся

      С огромным куском незаконного мяса

      Выходит какая-то старая блядь

      Кусок-то огромный, аж не приподнять

      Ну ладно б еще в магазине служила

      Понятно имеет права, заслужила

      А то ведь, чужая ведь и некрасивая

      А я ведь поэт, я ведь гордость России, я

      Полдня простоял меж чужими людьми

      А счастье живет с вот такими блядьми.

      Если продолжить параллель между приобретением дефицитного товара и публикацией (в широком смысле этого слова) неконвенционального текста, то мы получаем любопытнейшую картину. Как известно, Пригов никогда не пытался печатать собственных сочинений в подцензурных изданиях, что в принципе и не допускалось нормами той артистической среды, в которой он существовал. В стихотворении эта ситуация обозначена декларированным смирением, с которым автор воспринимает свой униженный потребительский статус («В сумке домой незаметно несу»), и отвращением к тем, кто может свободно располагать недоступными благами. Персонаж, который, «совсем не таяся», тащит из-за прилавка заветный продукт, это, конечно, не Кушнер, еле протолкнувший в печать тоненькую книжечку, а Михалков или, скорее, Евтушенко. Однако отвращение здесь неотделимо от зависти и страстного вожделения. Проекция статусно-профессиональной проблематики в мир магазинов и очередей, подчеркнутая автобиографичностью лирического героя, позволяет выговорить полностью табуированные эмоции.

      Таким