Последний чогграм. Елена Арсеньева

пугающей, как вчера. «Наверное, правду говорят, что человек ко всему привыкает», – подумал Володя.

      И вздохнул уныло, потому что абсолютно не хотел привыкать к тому, что происходило с ним.

      Путники шли долго. Трава, в начале пути влажная от росы, подсохла, только у самой земли еще была сырой, а верхушки стали жесткими и сухими.

      Тропа все не кончалась. Володя шел и думал, что, конечно, это был сон – там, в шалаше: сон про птиц-женщин, про молодую Унгхыр – вон впереди маячит сгорбленная старушечья спина…

      Ой! Да где же она?

      Впереди никого не было!

      Володя метнулся туда, сюда… Он уже привык к старухе, да и жалко ее стало после того, как узнал ее историю. А главное – что теперь одному делать? Куда идти? Где восточный склон? Ежу понятно, что на востоке… Осталось теперь выяснить, где восток!

      Вдруг сзади что-то зашуршало. Володя повернулся так резко, что его шатнуло в сторону.

      Сильно закружилась голова. С живым, зеленым, шелестящим миром начало твориться что-то странное. Его словно бы тянуло в разные стороны, вытягивало, съеживало, гнуло, скручивало… Володя вспомнил: что-то подобное происходило, когда начал падать вертолет! Но сейчас казалось, что Володя видит отражение тайги в кривом зеркале «Лабиринта ужасов», который одно время работал в подвальчике на Большой Покровской улице в Нижнем. Правда, этот «Лабиринт» скоро закрылся, потому что никаких ужасов в нем на самом деле не было: только загробный воющий музон, стробоскопы да кривые зеркала. Вот туда и перестали ходить: скучно и не страшно.

      Здесь не было музыки, не было игры света – здесь была тишина. Солнечный свет померк и стал не радостным, а безнадежным. Под ногами заколебалась почва, словно и земля стала зыбким пеплом… зыбучими пепельными песками, которые вот прямо сейчас разверзнутся – и утянут Володю в какие-то глубины преисподние, где он задохнется и сам обратится в пепел.

      Мир помертвел… так же, как сам Володя помертвел от ужаса, когда разглядел среди листвы устремленные на него немигающие желтые глаза.

      Володя уставился в них, но чем дольше смотрел, тем дальше отступало от него зловещее, мертвящее ощущение, а в мир возвращались привычные очертания, свет и краски. Почему-то у Володи возникло ощущение, будто он держал под этим взглядом какой-то экзамен, и выдержал его, и именно поэтому мир ожил, а не рассыпался прахом.

      И вдруг мелькнула догадка: «А может быть, это существо хотело убить меня, потому и напустило столько ужаса? Или даже убило, а потом передумало, и я теперь ожил? И потому все снова кажется нормальным?»

      Возможно, в голову ему лезли какие-то глупости, но спросить, так или нет, было не у кого, кроме неизвестного существа, с которым они сейчас неотрывно смотрели в глаза друг другу.

      В желтых глазах было нечто чуждое, жестокое, непреклонное – и в то же время живое, трепетное и даже, можно сказать, дружеское. Володя стоял неподвижно, боясь спугнуть или разозлить обладателя этих внимательных глаз.

      Наконец лапки низеньких темно-зеленых