Бумажный домик. Франсуаза Малле-Жорис

мне – уступка моей стыдливости и правилам хорошего тона.

      Долорес. Сигарету?

      Я. С удовольствием.

      Она раскуривает две сигареты, одну протягивает мне. В ванной царит первозданный хаос. Сквозь облезлые витражи весь дом напротив разглядывает меня в свое удовольствие. Витражи делали двенадцать лет назад, еще до нашей с Жаком свадьбы, когда наше зарождающееся чувство купалось в его сказочных проектах. И я тешила себя иллюзией, что такой мастер на все руки, как Жак, устроит для нас райский уголок, не уступающий экспозициям мебельных салонов.

      Долорес. Пока вы принимаете ванну, я хоть передохну минут пять.

      Я не решаюсь ей сказать, что лелеяла такую же мечту.

      Долорес. Вчера я перестирала груду белья высотой с человека. Ох и умеют же они пачкать, эти дети! Вечером зато здорово повеселилась. Сегодня дел мало, и я загрустила. У меня в семье не любят прохлаждаться.

      Я. Но ведь иногда так приятно отдохнуть.

      Долорес. А вы разве когда-нибудь отдыхаете?

      Я. Я… я стараюсь.

      Долорес. Да вы даже в ванне книгу читаете.

      Я. Но ведь это не работа.

      Долорес. Самая настоящая работа! Когда я думаю, я так устаю. А вот сегодня всю ночь не спала и ничуть не устала. Ходила со своими испанцами из кафе в кафе, болтали.

      Я. А ты встречаешься только с испанцами?

      Долорес. С испанцами или марокканцами. Мы отлично ладим, от добра добра не ищут. У Кристины – у той одни португальцы. Зато она по крайней мере знает национальность своего сына, хоть ей и неизвестно, кто его отец.

      В ванную незаметно начинает стекаться народ.

      Хуанито[2] играет на полу с собачьим поводком, который потом придется разыскивать по всему дому. Полина исследует мою туалетную сумочку и посыпает себя тальком. Альберта слушает наш разговор. Пес и кошка Тэкси беззлобно дерутся.

      Альберта (с интересом). Ей неизвестно, кто отец кого?

      Долорес внезапно срывается с серьезного, сдержанного тона на пронзительный, типично испанский фальцет. Она вопит во все горло, но лицо ее, красивое и большое лицо испанской крестьянки, остается безмятежным.

      Долорес. Вы когда-нибудь оставите вашу маму в покое, паршивцы вы этакие?

      Паническое отступление. Пес стрелой вылетает из ванной, опрокидывая Полину, которая падает в облаке талька. Слезы. Альберта ретируется за дверь, но ушки у нее на макушке. Хуанито вцепляется в кошку.

      Долорес (берет еще одну сигарету). Ох уж эти дети! Все-таки должно же быть у них хоть какое-то воспитание. Хуан не капризничал ночью?

      Когда Долорес отправляется «слегка проветриться», она оставляет на мое попечение Хуана, красивого серьезного бутуза, немного мрачноватого и по-испански высокомерного; он устраивается в кровати между Полиной и Альбертой и покорно терпит материнские ласки моих дочерей.

      Я. Нисколько не капризничал.

      Полина (вновь появляется как по волшебству, вся белая с головы до ног; пронзительным голосом). Еще как капризничал, я сказала ему: «Спи, мой золотой», – и спела колыбельную, а он как завопит, и тогда Альберта меня ущипнула.

      Альберта

2

Хуанито – сын Долорес, три года. – Примеч. авт.