Я прошу прощения. Анна Демидова

Я поступила на курс философии.

      – Варя – философ, – тут же спешит исправиться Клим, и становится смешно – и мне, и ему, и Богдану.

      Мы садимся за стол, все расспрашивают о предстоящей свадьбе, передают друг другу салаты, вылетает пробка от шампанского – помните этот звук? А потом – как разливается счастье – по бокалам игристо и весело. Я была так счастлива тогда! Я клянусь, я никогда не была счастливее! Клим держал мою руку под столом и гордился тем, что я улыбаюсь. В жизни человека есть вечные минуты, когда хочется нажать «стоп» и замереть от восторга. Тогда, в девятнадцатилетней белокурой голове не было, конечно, таких мыслей, я принимала все как должное. А должно было все случиться совсем по-другому.

      Клим потащил меня на кухню – якобы помыть посуду, но мы целовались прямо под новогодней ночью, бьющей в окно загородного дома робкими кристаллами узорчатого льда. Клим схватил меня чуть повыше бедра и задрал мою ногу, так что малахитовое платье подлетело к потолку. Я застонала и поддалась бедрами вперед. Он впился губами в мою шею… и… я услышала за спиной:

      – Ну вы даете, молодежь!

      Нашу романтику прервал голос Богдана. Он что, наблюдал за нами? Вот уж чушь, нет, конечно, просто не вовремя заглянул на кухню.

      – Мы посуду мыли… – робко проблеяла я.

      Хотя, чего мне оправдываться? Я целуюсь с будущим мужем и имею на это полное право!

      – Ну, хоть бы воду тогда включили, что ли, – грубый смешок, и Богдан покидает комнату.

      Мы с Климом смотрим друг на друга и смеемся.

      – А у него что, жены нет? Чего он с нами Новый год отмечает? – спрашиваю я, когда мы действительно включаем воду и начинаем мыть посуду.

      – Вот понятия не имею, но он никогда нас ни с кем не знакомил.

      Почему красивый, с виду успешный мужчина в тридцать два года – одинок? А потому что он не одинок, он свободен. И вот именно от этой окрыляющей свободы выбора так нелегко отказаться в пользу посредственной константы. Но уж если такие влюбляются – это навсегда.

      – Вода только холодная? – спрашиваю я после пятой тарелки, обмытой в леднике.

      – Ага, бойлер барахлит, давай полью из чайника, он закипел…

      Клим поворачивается ко мне, и кипяток тут же обжигает мои руки. У меня – шок. Он случайно… Я даже не кричу, просто больно, когда кожа сгорает…

      – Скорее, скорее, у Вари ожог…

      На его крик сбегаются все гости.

      – Бодя, ты врач, что делать? – Климентий обращается к вновь заглянувшему к нам брату.

      В секунду мужчина открывает кран на полную и подставляет мои руки под ледяной поток.

      – Держи так минут двадцать, сейчас поищу в аптечке в машине фурацилин, сделаю повязку.

      Голос спокойный, бархатный. Богдан уходит, за ним – все сбежавшиеся родственники. Климентий целует мои щеки и, кажется, плачет.

      – Варька, прости, прости, родная, я случайно…

      – Смотри, волдыри появляются… А Бодя реально врач, да? – я стараюсь перевести тему, говорят, если о ране не